Коровы - Сергей Евгеньевич Акчурин

было увидеть ту высшую степень удаления этого призрака от первоосновного скотского поведения. С самых первых столбов телка эта, родившаяся от уважаемой, определенной коровы по имени Марфа и не известного никому быка, с которым Марфа схлестнулась не при свидетелях, для облагораживания поверхности удалялась от своего гурта за предел коровьего видения, траву и сено жевала как-то брезгливо, то и дело выплевывая поглощенное, воду пила только из чистых луж, причем не втягивая ее, а как-то осторожно лакая, высокомерно вела себя со своими согуртницами, как будто была на голову выше, пуская струю, всегда закрывала глаза, — за что и получила от своего первого Пастуха кличку Фифа, лягнув его в тот важный момент, когда он пытался определить ее промежностную судьбу — как неопределенной, не помнящей себя телки. На круге втором все эти качества Фифы усугубились, и первый же бык, оприходовавший ее, обозвал ее Фигулиной — так она повела себя после совокупления: убежала в кусты, заревела там так, как будто случилось что-то непоправимое, а Пастуху, пришедшему к ней на помощь, чтобы успокоить ее, заявила, что ей необходимы трусы, а без трусов она больше не выйдет из этих кустов, — пусть раздобудут трусы в проекционной иллюзии, а она будет ждать, голой в стадо больше ни шагу. Хозяин по донесению Подслушивателя тут же определил проникновение несущностного, и — дело обычное — направил корову в Главный отстойник. Быка же похвалил за меткую кличку, наградил серьгой в бычье ухо и объявил Пастухам, что Фифа — теперь Фигули́на.

50. Ультиматум Фигули́ны. Коровьи вирши

— В отстойнике Фигули́на вела себя хорошо, но не могла найти себе места для облагораживания поверхности, и Пастухи выводили ее далеко за ограду, причем отворачивались по ее просьбе, когда она совершала этот естественный и полезный для Божественной плоскости, чуть ли не самый важный для всей скотины, привычный и ничем не выдающийся акт. Никто, конечно, в ту пору не ожидал, что акт этот, совершаемый именно Фигулиной, обернется, — телки, запомните это! — впоследствии новым направлением интереса скотины, которое отобразится в иллюзии и захватит испорченное воображением проекционное мышление, возвращая его к раздумьям о великой и вечной реальности… Но об этом потом. Итак, выйдя из Главного, или Большого, отстойника, Фигули́на двинулась по великим кругам, но после рождения телки — светло-рыжего очаровательного создания, даже не откормив его — по причине отсутствия в вымени обычного молока, Фигули́на не стала давать и эфирного молока — случай единственный во всем стаде. И снова попросила трусы. Дорога теперь была — в Загон для сумасшедшей скотины. В Загоне этом содержалось много коров, в которых основательно застряло несуществующее, а также реальное искаженное, преобразуясь в сущностях в разные мании, но Гуртоправы, изгонявшие все это беспощадно, столкнулись с тем, что, собственно, в голове вновь поступившей коровы никак не нарушено понимание порядка вещей, что мыслит она как обыкновенная сущность, считает себя Божественной особью, и при внимательном изучении определили, что Фигули́на находится под постоянным влиянием своей оригинальной проекции, которая вытесняет из сущности чисто внешнее, нормальное, скотское поведение, не подавляя при этом Божественного начала коровы и ее великого смысла — что характерно для заразившихся несуществующим искаженным. Поэтому в Загоне для сумасшедшей скотины единомышленников у Фигулины не обнаружилось, она только и занималась тем, что раздраженно делала замечания окружающим ее особям: «Что вы жуете сено и чавкаете как скотина — нельзя ли поаккуратнее… Облагораживайте поверхность хотя бы в углах — загадили все пространство, пройти нельзя… Слюни-то вытирайте — хотя бы о частокол, тошнит от вашего вида… Лужи льете прямо при Гуртоправах — не стыдно?.. Хвосты у вас грязные, неопрятные, как мочалки с помойки потустороннего мира… Скотина — она и есть скотина…» Мало того, наблюдая эту невиданную корову, Гуртоправы уличили ее не менее чем в ханжестве, разумеется обратного направления: отойдя в дальний угол загона и пуская струю, Фигули́на, как услышали Гуртоправы, тихо мычала: «Ну, что же, корова — она и есть корова, зато — реальность, не то что какие-то там бесплотные тени, у которых даже нету рогов и хвостов…» Корова, чувствующая себя коровой, не должна содержаться в Загоне для умалишенных коров, и поэтому Хозяин снова выпустил Фигулину в движение по великим кругам, предупредив Пастухов об особенностях ее не скотского поведения. Надо сказать, что Фигули́на не заражала странностями своей потусторонней проекции, возобладавшей лишь в определенной мере над сущностью, окружающую скотину, с которой двигалась в стаде, поскольку если корова, к примеру, может, вернувшись из ниоткуда, попросить чашечку кофе и табаку, то вслед за ней это может сделать и другая корова, и так все коровы потребуют кофе и будут стрелять табак, но никакая особь не ограничит себя в облагораживании поверхности в том месте, где ей этого захотелось, следить за тем, тянутся у нее слюни от морды или не тянутся, и тем более мечтать о каких-то трусах, которые для Божественных особей со всех разумных сторон уж совсем ни к чему. Правда, одна коза, узнавшая про трусы, о которых к тому моменту говорила вся плоскость, изумляясь выдумкам Фигулины и посмеиваясь над ней, тоже потребовала себе трусы, но серьезный козел, ее друг, пасшийся рядом с ней, так поддал ей своими рогами по заднему месту, что она подлетела и грохнулась о поверхность, а Пастух, случившийся рядом, тут же погнал ее, еле живую, в Главный отстойник, посчитав, что коза эта возомнила себя коровой, мало того — мыслящей искаженно. Фигули́на же, проходя круг за кругом, требовала все больше и больше: нагрудник, платок для сморкания, лифчик для вымени, не дающего молока, прическу хвосту и, главное, полную защищенность от домогательств быков — с чем она лично обратилась к Хозяину, разумеется через своего Пастуха, — и в итоге, кажется на пятом кругу, Фигули́на предъявила Хозяину то, что в проекционной иллюзии именуется ультиматумом: или ей соорудят на плоскости туалет для личного пользования, или она специально нарушит незыблемое, попытается, предположим, передвигаться на двух ногах, после чего ее отправят в потустороннее никуда, а там уж она как-нибудь заполучит то, что так долго и унизительно выпрашивает у Пастухов, Гуртоправов и у Хозяина тоже. Высший разум не знал, что и делать, поскольку Главный отстойник ничего не давал, Загон с его содержимым мог развить нежелательное, в остальные места попадали уже провинившиеся серьезно, и Хозяин, подумав, согласился на туалет — понятие совершенно невиданное для особей нашего стада, речь о котором пойдет на шестидесятых столбах вашей великой дороги, где