Исчезновение Стефани Мейлер - Жоэль Диккер

– Зачем вы давали объявление? – спросил я. – Пора рассказать все.

Островский посмотрел на меня так, словно я не понимал очевидных вещей:

– Ну знаете, капитан… Как вы себе это представляете? Чтобы великий критик унизился до детектива? Представляете, что скажут люди?

– А в чем проблема?

– Да в том, что есть жанры более уважаемые и менее уважаемые. На почетном месте всегда заумный роман, за ним – роман интеллектуальный, потом исторический, потом просто роман, и уже потом, совсем под конец, прямо перед розовым дамским романом, – детектив.

– Это шутка? – рассердился Дерек. – Издеваетесь над нами, да?

– Да нет же, тысяча чертей! Нет! Проблема именно в этом. С того вечера, когда произошло убийство, я заложник гениального детективного сюжета, но написать роман не могу.

* * *

Орфеа, 30 июля 1994 года

Вечер убийства

Когда спектакль “Дядя Ваня” закончился, Островски вышел из зала. Постановка неплохая, актеры играли хорошо. Уже в антракте он заметил, что публика в его ряду чем-то взволнована. Не все зрители досидели до конца. Причину беспокойства он понял, когда вышел в фойе Большого театра: здесь все бурлило, говорили о том, что только что были убиты четыре человека.

С высоты театрального крыльца он окинул взглядом толпу, нескончаемым потоком двигавшуюся в одном направлении – к кварталу Пенфилд. Все хотели взглянуть, что там случилось.

В воздухе чувствовалась взвинченность, почти исступление. Все новые люди вливались в человеческий поток, напомнивший Островски море крыс из “Гамельнского крысолова”. Достоинство критика не позволяло ему бежать туда, куда стремились все. Он не любил все модное, насмехался над популярностью и ненавидел любые коллективные восторги. Но атмосфера завораживала, и ему тоже захотелось отдаться течению. Он понял, что в нем проснулось любопытство. И в свой черед бросился в человеческую реку, которая текла по Мейн-стрит, принимая в себя ручьи из прилегающих к ней проулков, и упиралась в мирный жилой квартал. Островски шел быстро и вскоре добрался до Пенфилд-кресент. Повсюду стояли полицейские машины. На стенах домов плясали синие и красные блики маячков. Островски протолкался сквозь толпу, сгрудившуюся у полицейских заграждений. Стояла душная ночь тропического лета. Люди вокруг были взбудораженные, нервные, встревоженные, любопытные. Говорили, что это дом мэра. И что убили не только его, но и жену с сыном.

Островски долго стоял на Пенфилд-кресент, не в силах оторваться от открывшегося ему зрелища, и думал о том, что настоящий спектакль был разыгран не в Большом театре, а здесь. Но кто напал на мэра? Почему? Его снедало любопытство. В голове роилась тысяча разных гипотез.

Вернувшись в “Палас дю Лак”, он пошел в бар. Время было позднее, но возбуждение не давало ему уснуть. Что случилось? Почему его так взволновало обычное происшествие? Внезапно он понял. Попросил принести бумагу и ручку. Первый раз в жизни у него в голове был готовый сюжет. Захватывающая интрига: пока весь город празднует открытие театрального фестиваля, происходит ужасное убийство. Словно по волшебству: публика смотрит влево, а все происходит справа. Островски даже написал заглавными буквами: ПРЕСТИДИЖИТАЦИЯ. Какое название! Завтра же, прямо с утра, он сбегает в местную книжную лавку и скупит все детективы, какие там есть. И тут его вдруг осенило. До него дошла страшная вещь: если он напишет книгу, все скажут, что это низкий жанр, какой-то детектив. Его репутация будет подорвана навсегда.

* * *

– Поэтому я так и не смог написать эту книгу, – подытожил Островски двадцать лет спустя, сидя в комнате для допросов. – Я мечтал о ней, она не выходила у меня из головы. Я хотел прочитать эту историю, но написать ее сам не мог. Только не детектив. Слишком большой риск.

– И вы решили кого-нибудь нанять?

– Да. Просить какого-нибудь известного писателя мне было нельзя. Только подумайте, как бы он мог меня шантажировать, угрожая открыть всем мою тайную страсть к детективам. Я подумал, что менее рискованно нанять студента. Так мне и подвернулась Стефани. Я знал ее еще по “Нью-Йорк литерари ревью”, откуда этот кретин Стивен Бергдорф ее уволил. У Стефани было блестящее перо, чистый беспримесный дар. Она согласилась написать книгу, сказала, что уже много лет подыскивает хороший сюжет. Мы стали друг для друга подарком судьбы.

– Вы регулярно связывались со Стефани?

– Вначале да. Она часто приезжала в Нью-Йорк, мы встречались в кафе неподалеку от редакции. Она рассказывала, что ей удалось выяснить. Иногда читала мне отрывки. Но бывало и так, что она на какое-то время с головой уходила в поиски и не давала о себе знать. Поэтому я не особо беспокоился, когда на прошлой неделе не смог ей дозвониться. Я ей дал карт-бланш и тридцать тысяч долларов наличными на расходы. Все деньги и славу я оставлял ей, мне просто хотелось узнать развязку этой истории.

– Потому что вы считали, что убийца не Тед Тенненбаум, а кто-то другой?

– Совершенно верно. Я внимательно следил за развитием событий и знал, что, по свидетельству очевидца, его фургон стоял у дома мэра. А по описанию этого фургона понял, что видел его у Большого театра в вечер убийства, незадолго до семи вечера. В театр я пришел заранее, а внутри можно было сдохнуть от духоты. Я вышел покурить и, чтобы не стоять посреди толпы, отошел на соседнюю улицу. Там такой тупичок, где служебный вход в театр. И я видел, как проехала черная машина. Я обратил на нее внимание, потому что на зад нем стекле у нее странный рисунок. Тот самый фургон Тенненбаума, о котором все потом заговорили.

– Но в тот день вы видели, кто сидел за рулем, и это был не Тед Тенненбаум?

– Совершенно верно, – сказал Островски.

– Кто же тогда был за рулем, мистер Островски? – спросил Дерек.

– Шарлотта Браун, жена мэра, – ответил он. – За рулем фургона Тенненбаума была она.

Четверг, 17 июля 2014 года

9 дней до открытия фестиваля

Ветеринарная клиника Шарлотты Браун находилась в промышленной зоне Орфеа, неподалеку от двух крупных торговых центров. Как обычно, она въехала на еще пустую парковку в 7.30 утра и поставила машину на закрепленное за ней место прямо у кабинета. Вышла со стаканчиком кофе в руках, явно в хорошем настроении. И настолько погруженная в свои мысли, что, хотя я стоял в паре метров, заметила меня, только когда я ее окликнул.

– Добрый день, миссис Браун, – представился я, – капитан Розенберг, полиция штата.

Она вздрогнула, подняла на меня глаза и сказала с улыбкой:

– Вы меня напугали. Да, я знаю, кто вы такой.

Тут она заметила за моей спиной Анну, прислонившуюся к патрульной машине.