Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников

на все доски. Белоснежная скатерть сверкает. Графины искрятся. Евгения Андреевна шикарно одета. Глеб Николаевич собирается купить «Ситроен». Мусю посылают на лето в Биарриц. Сами в июле едут в Довилль. А прибывающие гости подходят к ручке сияющей Марии Степановны, и сдерживая зависть, радостно говорят:

– От души поздравляю.

– Дай Бог еще раз удачи.

– Замечательная вы женщина, Мария Степановна!

И даже черствый белградский племянник, два года не писавший ничего из-за недостатка времени, прислал телеграмму: «Мэ фелиситасьон сенсер. Анбрасс.[274] Пьерр».

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 9 июня 1932, № 2564, с. 3.

Из действительной жизни

Можно искренно позавидовать Вишневецким: какой прелестный ребенок их Ирочка!

Прежде всего, учится великолепно. Память отличная, ко всему относится вдумчиво, с добросовестным желанием вникнуть в каждый вопрос по существу.

– Ну, хорошо, батюшка, – спрашивает она законоучителя, преподающего ей Закон Божий. – Бог Отец – это отец. Так. Бог Сын – это сын. Так. Ну, а Дух Святой? Кто Он? Дядя?

Относительно сотворения мира из ничего, хотя и в деликатной форме, но довольно настойчиво Ирочка также спрашивала:

– Ну, а почему, батюшка, папа всегда говорит маме: из ничего ничего не бывает?

По русской истории Ирочке известны не только Рюрик, Всеволод Большое Гнездо, Петр Великий и Екатерина Вторая. Она даже знает реформы Императора Александра Второго. Достаточно ее спросить:

– Ирочка, а что такое всеобщая воинская повинность?

Как она бойко ответит:

– Всеобщая повинность, это вообще то, что все военные должны вообще быть генералами.

Однако, все познания, все успехи и вся детская память Иры ничто в сравнении с огромной выдержкой. Нужно было, например, посмотреть, как героически вела себя она перед минувшей Пасхой во время говения. Дома ее предупредили, что в эти дни нельзя раздражаться, нужно терпеть все, прощать все обиды. Младшие сестры, воспользовавшись этим, отобрали у нее все игрушки, отняли любимую куклу Фифи, великолепный цветной мяч. Приговаривали при этом, не без злорадства:

– Ирочка, тебе нельзя сердиться. Ты говеешь.

И она – ничего. Не только терпела, но даже после причастия, когда руки уже развязаны, не свела счетов с обидчицами.

Впрочем, все это мелочи сравнительно с тем, что произошло с Ирой на днях. Собственно говоря, об этом факте я и хотел сообщить, так, как в данном случае дело касается французов, а французы, как известно, о воспитанности наших детей не особенно высокого мнения.

Знакомый врач, осматривая как-то Иру, пришел к печальному заключению, что девочке необходимо сделать операцию по удалению гланд. Кроме того, следовало бы вырезать и полипы в носу. Некоторое время родители не решались на операцию, жалея ребенка. Однако, призрак возможного дифтерита, при котором могло произойти удушье, заставил, наконец, послушаться доктора.

В первый раз отправились сговариваться с хирургом. Взяли с собой дочь, сказали, что едут покупать ей детскую плиту со всеми кухонными принадлежностями. И плиту, действительно, купили. Но по дороге домой, кроме того, все вместе заехали в госпиталь.

Во второй раз, уже в день операции, опять отправились в магазин купить материю на платье Фифи. Материю купили, но после магазина снова, как бы случайно, зашли в госпиталь.

Сердца родителей обливались кровью, когда наступил роковой момент. Сестра милосердия явилась в приемную, забрала Ирочку; та без сопротивления дала себя увести.

И трудно сказать, где было больше страданий; здесь ли, в приемной, или там, в операционной. Родители шептались, вздыхали, брали в руки журналы, в которых ничего не понимали, думая совсем о другом. Там же, внутри, в это время, без единого слова протеста, без плача, с широко раскрытыми глазами, покорно сидела в кресле Ирина. Вокруг испачканные кровью полотенца, в носу боль. Возле шеи боль. Во рту страшное воспоминание о бесцеремонных пальцах хирурга. О холодном прикосновении металла. Значит, вот какой ценой было куплено платье для Фифи? Значит, вот откуда плита и все блестящие принадлежности к ней?

Прошло четверть часа томительного ожидания в приемной. Родители совсем смолкли. Журналы уже не шуршат. И, вот, наконец, входит сестра, вводит Ирочку. На лице сестры удивление. В глазах – любопытство.

– Ну, что? Как?

Вишневецкие нервно поднялись с мест.

– Все благополучно, мсье. Вот ваша дочь. Скажите только, мадам. Доктор спрашивает… Это вы научили ее сказать то, что она сказала после операции?

– Не знаю, в чем дело, мадемуазель… Я ничему не учила.

– Доктор говорит, что за пятнадцать лет практики, сделав операции многим тысячам французских детей, он никогда не встречал ничего подобного. Обычно все дети у нас кричат, плачут, кусаются даже. А она не только покорно все выдержала, но мало того: когда все уже вырезали и объявили, что операция кончилась, спокойно подошла к хирургу, сделала реверанс и вежливо произнесла:

– Мерси, мсье.

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 24 июня 1932, № 2579, с. 3.

Обзор новых профессий

1. Ночные сторожа

Пусть не обижаются на меня наши старые авторитеты, если я прямо и честно скажу, что будущее русской литературы, философии и историографии отныне принадлежит новому кадру людей: парижским ночным сторожам.

Мало кому это известно, а между тем – факт: в недрах банков, промышленных заведений, больших магазинов, по ночам можно видеть в отдельных кельях, слабо освещенных электрической лампой, одинокие фигуры русских людей, запертых здесь с восьми часов вечера до восьми часов утра. Не имеют они права отлучаться. Не имеют права часочек вздремнуть. Кругом тяжело дремлет издерганный, измотавшийся город. А они бодрствуют. Внутри – глубокая тишина, убаюканная ходом контрольных часов. Ни одного постороннего звука. Ни одной кощунственной ноты. А они бодрствуют. Таинственно зияют двери, разверстые во тьму обширного зала. Загадочно поблескивают части металла. Застыв у стен, смотрят неуклюжие очертания несгораемых касс… А они бодрствуют.

Что для них сутолока жизни? Торопливость? Уличная погоня за призраками? Каждую ночь мудрый покой, величавое течение освобожденных минут, физическое ощущение вечности.

Как тут не превратиться в философа?

Не стать поэтом?

Не начать писать мемуаров?

Я знаю лично нескольких ночных сторожей. В прошлом люди разных профессий: генерал от инфантерии; директор гимназии; крупный промышленник. И все они, как оказывается, пишут.

Каждый свое.

Генерал обширный труд на тему: «Куда мы идем?»

С подразделениями:

Куда идут англичане?

Куда идут немцы?

Куда идут французы?

Куда идут русские?

Промышленник готовит к выпуску книгу «Ночною порой» – сборник стихов, написанных в духе Апухтина, из которых наудачу приведу несколько: «Когда бьют контрольные часы»; «Уснуть бы, уснуть…»; «Сижу я один, до утра буду сидеть»; «Ах, хоть бы скорей ночь минула!» А директор гимназии занят мемуарами под общим заглавием: «Моя долгая жизнь». Первый том уже готов полностью. Вошел в него период от рождения автора до получения ордена Анны третьей степени.

А ниже приведенное перечисление глав может определить достаточно ясно размах трактуемой темы:

«Мое появление на свет. Какая была погода? Впечатления отца. Приглашение кормилицы. Раннее детство. Корь. Скарлатина. Оспа. Первые предчувствия грядущей революции. Родословная матери. Кто такая Елена Никифоровна? Поездка