Прощение - Ирса Сигурдардоттир

Во всяком случае, от полиции она теперь освободилась. Навсегда. Она доверится Тоурей, расскажет то же, что рассказала им, и, может быть, встретит в ее глазах больше понимания, чем в их.

Она начнет свой рассказ с того же, с чего начала в полиции. С сердечного приступа Мёрдюра. Как на парковке перед ней внезапно рухнул худощавый пожилой человек. Она ничего не заподозрила. Его имя ничего ей не сказало, не вызвало воспоминаний о девочке по имени Лёйв, с которой она давно разорвала все связи и о которой предпочла бы никогда больше не вспоминать. Теперь Ауста была совершенно другим человеком, живущем в мире и гармонии со всеми. Взрослая женщина, сосредоточившаяся на самом важном: благополучии и безопасности своей семьи.

Раньше она думала только об одном: о себе. О своей мелкой жизни и любой мелкой драме, находившейся в центре ее мирка в данный момент времени.

Конечно, подростковые годы не были легкими, но разве у кого-то они были другими? Не только она одна — многие из ЛГБТ пережили серьезный кризис, открыв свою сексуальность. Это было особенно трудно, потому что случилось на пике юности, когда большинство детей просто хотят вписаться в толпу. Мнения, внешний вид, вес, рост, вкус, волосы, одежда, обувь, даже размер обуви — ничто не должно отличаться от священной нормы. В этом возрасте обнаружить свою гомосексуальность невероятно тяжело. Вот почему Ауста была на седьмом небе от счастья, когда ее внезапно пригласили присоединиться к одной популярной группе в ее новой школе. Все, что им потребовалось, — это приоткрыть дверь, и она бросилась в нее, высунув язык, готовая продать свою душу за привилегию быть одной из них.

Теперь совесть говорила, что это не оправдание. Она по-настоящему предала другого изгоя, и тот факт, что ее приняли во внутренний круг, ничего не оправдывал. Немногие дети-ЛГБТ принимали участие в издевательствах в качестве самообороны. Она просто была слабой, вот и всё. Не плохой. Не совсем. Будь она действительно плохой, то плохой и осталась бы. Такое с себя не стряхнешь. По крайней мере, так Ауста решила к этому относиться.

Тоурей могла бы выслушать эти рассуждения сочувственно, но полиция отнеслась к ним пренебрежительно, посоветовав придерживаться сути. Им было достаточно знать, что она совсем забыла о Лёйвхильдюр, как только ее бывшая подруга исчезла после несчастного случая с дробовиком. Аусте даже не дали шанса исправить это впечатление, объяснить, что она не перестала думать о ней, просто думала не каждый день. Лишь изредка, когда она видела в больнице молодых людей с серьезными травмами, в памяти мелькал образ Лёйвхильдюр. И тогда она замирала. Как это ужасно — быть причиной таких жутких страданий другого человека…

Вот почему возможный ответ был только один: вытеснить тот инцидент из сознания. Притвориться, что этого никогда не было.

Ауста отказалась от всех смен в ортопедическом отделении и детской больнице. Она продолжала ухаживать за пожилыми людьми в кардиологическом отделении, соглашаясь только на дополнительные смены там или в гериатрии[26], уменьшив таким образом риск столкнуться с напоминанием о том несчастье. Попытка самоубийства и кровавые последствия на автостоянке за магазином хранились под замком на задворках памяти.

Так было, пока на автостоянке к ней не подошел пожилой мужчина. Лицо его вдруг исказилось, и он рухнул на землю. Следовало перешагнуть через него и пойти домой.

В том, что она рассказала полиции, не было ни слова лжи. Только правда. Она просто не рассказала всей истории. Но их, похоже, удовлетворило объяснение, и, когда Ауста закончила, вопросов больше не задавали. Очевидно, поверили, когда она заявила, что вела себя странно, потому что разговоры об издевательствах вызвали болезненные воспоминания и стыд, и что, когда потом всплыло имя Лёйвхильдюр, она отрицала, что знала ее, потому что запаниковала. Они также приняли заявление о том, что она не дрогнула, услышав имя Мёрдюра, поскольку дружба с Лёйвхильдюр была короткой и закончилась слишком давно. Это не было ложью. Поначалу Ауста и впрямь не знала, кто он такой.

Притвориться во время интервью потребовалось один-единственный раз, когда полицейская сказала, что, по их мнению, Мёрдюр собирался напасть на нее в тот вечер, когда она спасла ему жизнь. Тогда Ауста ахнула и прикрыла рот рукой. Получилось, должно быть, убедительно, потому что вскоре после этого интервью закончилось, хотя в глазах Хюльдара оставались сомнения.

Но он и подумать не мог, что Мёрдюр доверился ей.

Ее мучили сожаления. Если б только она оставила Мёрдюра умирать на асфальте, никогда не узнала бы, зачем он пришел, и двое подростков, мальчик и девочка, остались бы живы. Ничего этого не случилось бы, если б она не заглянула к нему на следующий день, чтобы узнать, как у него дела, если б ей не пришлось ухаживать за ним до самой его смерти. Но, как сказала полиции Ауста, звоночек не прозвенел, даже когда она увидела его имя. Слишком много времени прошло, и когда она думала о Лёйвхильдюр, то всегда называла ее по имени. Сначала просто улыбнулась, когда мужчина, у кровати которого она остановилась, схватил ее за руку. Но хватка была такая сильная, что стало больно и улыбка исчезла. Такие больные, как он, обычно не столь сильны. Сил ему придала ненависть. Он рывком притянул ее к себе, и она, слишком удивленная, чтобы сопротивляться, почувствовала запах смерти у него изо рта. Смерть сочилась из слов, из угроз и требований, которые он предъявил ей.

Странно было то, что она поверила, ни разу не усомнившись в том, что Мёрдюр имел в виду то, что сказал. Он сразу же заговорил о Лёйвхильдюр, и этого оказалось достаточно, чтобы привлечь ее внимание. Ауста сразу все поняла. Поняла, что случившееся на автостоянке не было совпадением, что он пришел, чтобы найти ее. Он сказал, что подстерегал ее и что она не должна была вернуться с работы живой. Он собирался, пусть и с опозданием, убить ее в отместку за Лёйвхильдюр. Смертельно ранить, а затем отвезти в транспортный контейнер и оставить умирать в одиночестве. Ауста едва могла дышать, когда услышала это.

— Мамочка… — прошептала Оуск, открывая здоровый глаз.

— Спи.

— Но это важно.

— До утра подождет. А сейчас тебе надо поспать. — Ауста подошла к кровати и улыбнулась дочери. Все закончилось. Все позади. Теперь можно сосредоточиться на главном: на девочках, на Тоурей, на работе. Лёйв, Мёрдюр, буллинг и остальное ушли в прошлое и там останутся.

— Но мне нехорошо. — Оуск открыла оба глаза. И в обоих блестели слезы.

— Что случилось? — Женщина присела на краешек кровати и погладила дочку по голове.

— Другие дети говорят, что я уродка. Что у меня чужой глаз.

Ауста вздохнула:

— Они не правы. Ты и твоя сестричка — самые чудесные девочки в мире.

— Они говорят, что я глупая. Глупая и страшненькая. Говорят, что я глупая, уродливая пиратка. Со мной никто не хочет играть. Мария не пригласила меня на день рождения. И Гюнна тоже не пригласила. А мальчики плюют мне в волосы на перемене.