Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

прочесть мелкий шрифт газеты. Луны не должно быть, а тучи освещены каким-то желто-зеленым, иногда переходящим в розовый светом". На высоте восьмидесяти шести километров учеными были замечены светящиеся серебристые облака.

Многие ученые решили, что в тунгусскую тайгу упал метеорит небывалой величины…).

За утренним кофе смотрел телевизор, и, как мне показалось, даже увидел Владимира Ивановича Коваля, которого знал в стародавние времена.

Интересные дела с этим метеоритом, который вовсе не метеорит. С кометным космическим кораблём или, как считает космонавт Гречко, противоастероидной ракетной обороной. А с людьми дела всё равно интереснее.

Извините, если кого обидел.

29 июня 2008

История про гусар

С некоторой тягостью принялся читать "Звёздных гусар". Так всегда бывает, когда автор тебе чем-то симпатичен, но книга не нравится. Причём это как раз не тот случай, когда я как-то особо на короткой ноге с автором — тогда публичного чтения и обсуждения я стараюсь избегать и сплавляю это знакомым и родственникам Кролика. Я мало видел Елену Хаецкую, но отчего-то подозреваю, что она абсолютно вменяемый и чрезвычайно начитанный человек. И я махнул рукой: не в первый раз на моей памяти книга, которая тебе не нравится, оказывается более полезной, чем лежащие рядом.

Потому что это повод к довольно интересным размышлениям.

Потом я прочитал несколько рецензий на эту книгу и рецензиям этим не поверил. Ну, да — на других планетах конные атаки, и ментики вкупе со скафандрами.

Ну, да "Два офицера", "Перед балом", "До космопорта оставалось не более сорока вёрст, когда начался буран. Зловещие мглистые клочья пронеслись по небу, сразу стемнело, и ветер резко усилился. Стрелка компаса вертелась, словно одержимая множеством бесов… Я спросил водителя: как на его взгляд, долго ли продлится непогода.

— Часа три, может — восемь, — ответил он, немедленно проглотил стакан водки, заел луковкой, после чего завернулся в одеяло и уснул".

Во-первых, вывод коллеги Володихина о том, что со страниц Хаецкой дышит эстетика возвращающейся Викторианской России. Это, в общем, верно — но потому что эстетика царской армии популярна давно. Да и в литературе то и дело возникает прошлое в будущем. Пролетают гравилёты имени какого-нибудь цесаревича, поручики Российских Космических сил геройствуют на далёких планетах, полковники Генерального штаба с лучевыми пистолетами спасают нового Государя. Но вообще "россии-которую-мы-потеряли" — это как детство. Одна правильная девушка то и дело говорит, что наше детство никакое не счастливое — это время страданий и несвободы: просто мы наделены счастливым свойством избирательной памяти.

Володихин отчасти прав, а моя поправка в том, что побеждает не эстетика исчезнувшей России, а некого обывательского образа ("Или сам пастор Шлаг, или светлый образ его… — секретарь испуганно поднял глаза. Кардинал повторил: — Или светлый образ его…) Но эта тема не единственная.

Во-вторых, есть тема русская литература как уникальный повод рефлексии. Выдерни аллюзии из этой книжки — и она посыплется как карточный домик. То есть, вся она построена на русской классической литературе — только литература эта особенная.

Есть русская классика, которую нудно изучают профессионалы, или по поводу которой рефлектирует мой любимый Шкловский или Александр Блок.

А есть русская классика, которую мы все учили в школе. Мы все, поголовно, имеем какое-то смутное представление о классике — и она превратилась в некое коллективное бессознательное: гусарский ментик, сюртук и фраза «Атанде-с».

Причём есть особое представление о литературе начала XIX века — "те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были ещё молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных" — то есть, даже для Толстого "те времена" уже были архаикой.

Нам гусарское время досталось в ещё более былинном виде — с одной стороны, декабристы и Пушкин были единственно разрешёнными дворянами при Советской власти, с другой стороны, они были повязаны с русской литературой.

Толпы приличных литературоведов эмигрировали из страны социалистического реализма в пушкинское время, отделываясь от официальной редактуры цитатой о разбуженном Герцене. Тем более, что после Великой Отечественной войны, другая Отечественная война пользовалась понятным уважением.

Но понятно, что массовая культура всегда переваривает историческую реальность, создавая свой особый мир — и вот возникает этот светлый образ, где "Давным-давно", "Корнет, вы женщина?", поручик Ржевский, хруст французской булки и упоительны в России вечера.

То, что пишет Хаецкая, никакая не стилизация под русскую классику (про это книгу написали «мистификация» — более неверного слова я не вижу) — я видел примеры стилизаций. Да только что стилизовать Лермонтова, когда есть оригинал? Стилизовать текст под Одоевского и вовсе непонятно зачем — мало найдётся охотников для чтения.

Есть другой приём для того, чтобы ввести классику в современный текст — это вещи, построенные на механическом переносе во времени: Рогожин становится новым русским, генерал Епанчин окончил академию имени Фрунзе и так далее.

А у Хаецкой — некоторая странная промежуточная модель: вездеход у космопорта и человек будущего, засосавший стакан и закусивший луковицей в кабине. Если вернуться к карточному домику — то тут картон чередуется с металлом, и вся конструкция становится чрезвычайно неустойчивой. Простое слияние губ Никанора Ивановича и носа Ивана Кузьмича, порождает монстра.

Впрочем, к рефлексиям на классическую литературу (что иногда по ошибке называют постмодернизмом) я отношусь с большим интересом — потому что и сам в деле. Это очень важный для меня приём — оттого мне было интересно, как он реализован у Хаецкой.

В-третьих, всё бы ничего, если бы я там увидел авантюрный сюжет — быстрый, как американские горки. Немного скучновато, да. Ну, я Курицына-Тургенева для этого могу почитать.

Хаецкая Е. Звёздные гусары. Из записок корнета Ливанова. — СПб.: Амфора, 2008.- 400 с. (Фрам) (п) 3000 экз. ISBN 978-5-367-00696-4

Извините, если кого обидел.

01 июля 2008

История про