Яд вожделения - Елена Арсеньева

– Отпусти, Христа ради! – шепнулаАлена, однако хватка не ослабела, словно незнакомец не слышал. И тут Аленавпервые заметила, что взгляд его пуст и неподвижен, словно у мертвеца… илибезумца.

Господи! Она обмерла, обмякла в этих железныхруках. Неужто ее бросили к какому-нибудь несчастному одержимому из тех, которыенастолько опасны, что их держат в клетках до смерти? Алена слышала о такихлюдях, потерявших образ божий и человеческий, но никогда не видела. Ну, еслиона в лапах такого существа, то минуты ее сочтены… если не придут надсмотрщики,не вырвут ее у этого существа.

Она боялась вновь встретить его пугающий,неживой взгляд и старалась отводить глаза.

Он так крепко натягивал косу, что Алена едвамогла повернуть голову, чтобы оглядеться и понять, где находится. Oна виделасквозь прутья решетки очертания домов, выступающих из рассветной полумглы.Mесто показалось смутно знакомым. Вроде бы окрестности Красных Ворот. Где-тоздесь рядом Аптекарский приказ, куда они часто ходили с отцом, куда собиралисьс Катюшкою посмотреть на чудовище, да так и не собрались…

И тут догадка – догадка, страшнее которой ипредставить невозможно, страшная, как смертельный удар, – коснуласьрассудка – и заставила Алену испустить крик, который показался ейоглушительным, а на самом деле был слабым хрипением.

Она медленно зажмурилась не в силах болееглядеть в лицо своей смерти.

Понятно, почему ей показались знакомымиокрестности! Это как раз и был двор Аптекарского приказа, тот самый двор, гдедержали на цепи лесное чудовище. В его-то клетке и находилась сейчас Алена.

* * *

Это существо было найдено охотниками где-то варзамасских лесах, близ берлоги, в которой лежала мертвая медведица. По обликуэто был человек, но донельзя обезображенный и дикий, нагой, неимоверно грязныйи отвратительный. Царь щедро жаловал тех, кто доставлял в его «Кунсткамеру»образцы шуток природы и ошибок Творца; охотники изловили лесное чудище иповезли в новую столицу, но по пути, для народной потехи, завезли в Москву.Вырванное из привычного обиталища, это существо день ото дня становилось всеугрюмее, все злее, ничего не хотело есть, кроме сырого мяса, и кормильщики снекоторых пор боялись даже близко подходить к его клетке, потому что оноярилось при одном виде людей и тянулось к ним своими когтистыми руками с такимвидом, словно не прочь было побаловаться человечинкой. Могло ведь статься, чтов пору жизни с медведями чудовище поедало плоть людскую. Охотников вызволитьего из клетки и везти дальше в Петербург не отыскивалось ни за какие награды.

Все эти слухи сейчас промелькнули в головеАлены в одно мгновение, и она слабо удивилась, что снова не лишилась сознания ивообще не умерла на месте. Так вот какую участь уготовила ей зверообразная всвоем жестокосердии Ульяна… Диво, диво, что Алена еще жива, что чудовище незагрызло ее тотчас, едва зачуяло в своей клетке. Может быть, оно пока сыто ирешило для начала оглядеть свою будущую добычу, примеряясь, с какого боку к нейподступиться?

Что сделать? Решиться поглядеть на него?Пугнуть криком? Начать звать на помощь? А если это разъярит его? О, хоть быпришли сейчас караульные! Может быть, если чудовище увидит пищу, оно отпуститАлену и ей удастся взобраться на решетку? Ведь руки и ноги у нее теперь несвязаны.

Эти мысли метались в голове, а напряженноетело с дрожью ощущало зловонное дыхание обнюхивавшего ее существа, егокогтистые лапы, которые, впрочем, держали хоть и крепко, но не причиняя боли.Это как-то внезапно дошло до Алены, а вслед за этим она опять ощутилаосторожное подергивание за косу.

Казалось, существо чего-то от нее добивается…С трудом сдерживая дрожь, Алена приоткрыла глаза – и едва не закричала при виделица, надвинувшегося на нее.

Самое ужасное, что это было вполнечеловеческое лицо, и черты его могли бы даже показаться красивыми, когда б непустой, бессмысленный взгляд. Это были черты юноши лет четырнадцати-пятнадцати.Кожа изрыта оспинами, на щеке застарелый грубый шрам. Волосы сбиты колтуном, иможно только догадываться, что они некогда были русыми. Желтые зубы, сросшиесяброви… и внезапно оживившийся взгляд, который то избегал взора Алены, то робкоприковывался к нему.

«Может быть, оно потому меня дергало за косу,что хотело, чтобы я открыла глаза?» – подумала Алена. Она слышала, будто зверине выносят пристального человеческого взгляда, а некоторые собаки, к примеру,могут от этого так разъяриться, что набрасываются на людей. И поэтому онаостерегалась слишком уж вглядываться в этот жуткий лик, а тоже присматриваласьк нему исподтишка, с замирающим сердцем, каждую минуту ожидая, что зловоннаяпасть разинется и кривые клыки вопьются в ее горло.

Но ничего не происходило, чудовище на нее ненакидывалось, и все дольше становились мгновения, когда они с Аленою смотрелидруг другу в глаза.

Взгляд чудовища сначала вспыхивал страхом,потом в нем появилось удивление. Потом Алена разглядела в его глазах легкоевыражение удовольствия. Вот почему чудовище беспрестанно водит ручищей по Аленинымволосам: оно гладит ее голову! Резкие прикосновения заскорузлой кожи иобломанных, грубых ногтей причиняли боль, выдирая волоски, но Алена решиластерпеть это. Она только слегка наклонялась вперед и постепенно ослабиланатянутую косу. Теперь она могла хотя бы голову поворачивать, но стоилопопытаться оглянуться, как чудовище испустило недовольное ворчание – едваслышное, впрочем; однако Алена сочла за благо больше не рисковать.

«А если заговорить с ним?» – подумала она.Конечно, это почти наверняка напрасная затея: помнится, рассказывали, чточудовище вовсе не понимает человеческую речь, ибо никогда ее не слышало, и всеже Алена решила попробовать. Ей не сразу удалось разомкнуть пересохшие отстраха губы, но наконец она вытолкнула из горла хриплое подобие слов:

– Кто ты?

Взгляд чудовища замер на ее губах, и Аленаснова заставила их шевельнуться, проговорив:

– Отпусти меня.

Теперь голос повиновался лучше, звучал мягче,и хоть чудовище явно не понимало ничего, оно продолжало пристально смотреть наее губы.

– Не убивай меня, – проговорилаАлена. – Я тебе ничего плохого не сделаю.