Яд вожделения - Елена Арсеньева

Ее ребенок! Дитя Егора… Как бы ни сложиласьжизнь и сколько бы ни длилась она, года или мгновения, какие новые удары ипотери ни заготовила она, Алена знала, что снесет все, кроме потери этой едвазародившейся в ней жизни. В этом еще неведомом дитяти была для нее последняянадежда, это была последняя ниточка, связывающая ее жизнь с жизнью Егора. Пустьневозможна меж ними любовь, напрасны надежды, пусть навеки разойдутся их пути –останется одна стежка между сердцами: это дитя. И Алена не могла, не могла егопотерять! Но уходили силы, мутилось сознание…

В эту минуту что-то схватило ее, проволокло поземле, толкнуло – и Алена всем лицом ощутила студеное прикосновение воды.

Это было похоже на волшебство, так мгновеннопрояснилось у нее в голове и полегчало телу! Алена сделала несколько глотков,тошнота унялась, и она смогла осмысленным взором поглядеть окрест.

Чудовище стояло рядом, вглядываясь в лицоАлены с выражением, которое вполне могло быть названо встревоженным. Похоже,оно сообразило, что с добычею что-то неладно, если подтащило ее к железнойшайке, почти до краев полной водою и стоящей у самых прутьев, – очевидно,чтобы удобнее было доливать воды.

Караульщики, воспользовавшись удобныммгновением, принялись подавать Алене знаки, показывая на низенькую дверку,запертую снаружи висячим замком и заложенную железным шкворнем. Однако чудовищене то заметило, не то почуяло их намерения и, грозно рыкнув (караульщиковсловно бы вихрем отнесло саженей на пять от решетки), проковыляло в дальнийугол клетки, таща за собой Алену, и там село, как садятся медведи, подобрав подсебя задние конечности. Алена принуждена была сесть рядом, утирая со лба воду ипостепенно обретая способность ровно дышать.

Тем временем смотрельщики посовещались, апотом один из них споро куда-то убежал, а второй принялся расхаживать наприличном расстоянии от клетки, пытаясь поймать взгляд Алены и делая рукаминесусветные движения, из которых она без труда поняла, что сотоварищ этогокараульного побежал за помощью и Алену скоро вызволят.

На это у нее была невелика надежда, однакосейчас самое главное было – успокоить чудовище, которое следило каждое еедвижение, каждый взгляд и теперь заметно волновалось… но не когда Аленапристально смотрела на него, а наоборот – когда отводила глаза. Да, да! Оноловило ее взгляд, словно что-то искало, что-то пыталось в нем найти, и, когдаАлена попыталась улыбнуться, губы чудовища тоже растянулись в несуразномподобии улыбки.

И вдруг она обнаружила, что ей не хочется дажемысленно называть его чудовищем. Может быть, конечно, это существо еще поточитоб ее костыньки свои клыки и когти, но сейчас оно все более походило начеловека, и Алена вдруг спросила:

– Как тебя зовут?

Взгляд заметался, существо взволновалосьзвуком человеческого голоса, но Алене почудилось, будто оно растерялось, неведая своего имени. В самом деле, ну как его могли звать?! В лучшем случае,Эйты. И она сказала:

– Я буду тебя звать Mишка.

Конечно, как еще звать медвежьего выкормыша?Опять же, имя вполне человеческое. И когда он привык к этому слову,повторяемому Аленою на разные лады и с разными выражениями, Алена сновапринялась рассказывать ему про людей и медведей:

– Еще рассказывают, будто медведисделались оборотнями за свое негостеприимство. Целая деревня однажды не пустилапутника переночевать в жестокую метель, а то был не простой путник, а самсвятой Власий.[118] За это ее жители и были обращены вмедведей.

Лицо его – Алена уже не назвала бы егомордою! – приняло растерянное выражение. Он, конечно, ничего не понял,однако это было так похоже на выражение человеческого недоверия, что Аленаневольно засмеялась. Она даже решилась погладить его по голове, однако Мишкаперехватил ее руку и глянул на нее такими странными глазами, что страх вновьзавладел Аленою.

О господи… а что, если эта доброта, с которойон к ней относится, вызвана некоей особенной, звериной любовью? Тягою самца ксамке? Она-то смотрит на него с жалостью, видит только брата своего по Творцу,несчастного получеловека, а что он видит в ней? Не вызовет ли она в немжуткого, смертельного вожделения?

Алена закрыла лицо руками. Сжалась в комок. О…что же, что ждет ее?! Если эта пугающая догадка верна, так лучше пусть онперервет ей горло, пусть загрызет заживо! Она в отчаянии оглянулась – и в этомгновение послышался дробный топот копыт и во двор ворвался верховой.

Едва зачуяв дикий, звериный запах, лошадьвзыграла так, что всадник не смог с нею справиться. Его выбросило из седла ипроволокло по земле, пока он не выпростал ногу из стремени. Однако он тотчасвскочил и, не обращая внимания на разорванную, запыленную одежду, на хромоту,на ссадину на лбу, кинулся прямиком к клетке, припал к прутьям.

И тут словно бы ветер подхватил Алену и бросилк тем же прутьям, заставил прильнуть к ним – нет, к человеку, который стоял поту сторону.

Это был Аржанов.

Одно мгновение, только одно мгновение длилосьэто прикосновение, это мимолетное слияние рук, тел, сердец, губ, взглядов.Счастье пронзило их сверкающей, самосветной стрелой… А потом Алена сноваощутила страшную хватку Мишкиных лап – и, потеряв рассудок, забилась,заметалась, завизжала, пытаясь вырваться.

Обезумевший при виде ее страха Аржанов тянулсясквозь решетку, бестолково, яростно хватая воздух; потом вцепился в прутья,затряс их, выкрикивая что-то нечленораздельное, окликая Алену, призываягоспода, умоляя, проклиная…

Рядом с этими двумя человеческими существами,лишившимися рассудка от любви и отчаяния, спокойным остался только… Мишка.Некоторое время он недоумевая глядел на беснующегося Аржанова, потом вдругсовершенно по-человечески погрозил ему увесистым кулачищем и, прижав Алену ксебе, принялся гладить ее по волосам, что-то успокаивающе ворча.

Аржанов онемел. У Алены вмиг высохли слезы.Она только и могла, что переводила ошалелый взор с Мишки на своеговозлюбленного, который так и стоял, вцепившись в решетку, словно прикипел кней.

– Не бойся, – сказала Алена, струдом обретая голос. – Он мне ничего не сделает.

Она смотрела при этом на Мишку и вроде быуспокаивала его, однако Аржанов понял, что слова обращены к нему, и быстро,шумно вздохнул.