Добрый мэр - Эндрю Николл

— Пошли, — сказал Тибо. — Мы идем домой. Твои вещи в этом узле.

— Это мило с твоей стороны, хозяин, но они мне больше не понадобятся.

— Молчать!

— Вижу, ты начинаешь выбирать правильные интонации.

Они спустились по черной лестнице и вышли на площадь. Никто их не заметил. Никто не видел, как они вышли на Замковую улицу и прошли пешком девять трамвайных остановок.

— А ты будешь водить меня с собой этой дорогой, когда я окончательно стану собакой? — спросила Агата. — Сможешь отказаться от трамвая и ходить пешком? Собакам нужны физические нагрузки, а нам, далматинам, — в особенности. В прошлом нашей главной задачей было бежать рядом с каретами знатных господ и отпугивать разбойников.

Тибо со скрежетом открыл накренившуюся садовую калитку и пропустил Агату вперед, бормоча про себя: «Сомнамбула, сомнамбула!» Где-то в глубине сознания у него еще оставалась маленькая надежда, что все это не более чем страшный сон.

Они прошли по синей тропинке. Тибо открыл дверь.

— Я покажу тебе комнату, где ты будешь жить.

— Меня вполне устроит пол на кухне, — сказала Агата, уверенно проходя по коридору.

— Пол на кухне. Да, конечно. Я хотел показать тебе, где туалет, но теперь мне кажется, что достаточно будет оставить открытой заднюю дверь в сад.

— Пока я предпочла бы пользоваться туалетом, если ты, Тибо, не возражаешь.

— Не возражаю, Агата. Доверяюсь твоему чутью. Спокойной ночи.

И Тибо отправился спать, слишком разозленный, чтобы плакать, и слишком вымотанный, чтобы видеть сны.

Через пять коротких часов он проснулся и увидел, что Агата сидит у его постели, держа в зубах утреннюю газету. Тибо выхватил ее.

— Это бросили в щель в двери, — пояснила Агата.

— Спасибо, что не порвала в клочки.

— Некоторые собаки это делают, другие — нет. Думаю, я буду из «других».

Тибо заметил, что на ней надето белое платье в черный горох — то самое, которое было на ней в тот день, когда она уронила свой обед в фонтан, в тот день, когда все началось. Но теперь на нем спереди двумя рядами было нашито шесть розовых пуговиц.

Агата проследила его взгляд.

— Я встала пораньше, — сказала она, — и немножко поработала, просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. У меня всегда были красивые соски, а теперь их будет восемь. Здорово!

— Ты не превращаешься ни в какого далматина! Не хочу больше об этом слышать!

— Превращаюсь, Тибо, превращаюсь. Почему ты не хочешь смириться с этим? Смотри, что произошло ночью. — Она показала пальцы на ногах. — Видишь? Ногти теперь черные. Мои маленькие розовые ноготки превращаются в черные собачьи когти.

Тибо ухватил ее за ступню.

— Ты их покрасила! — И он принялся тереть один из ее ногтей пальцем.

— Не красила! Ай, щекотно! — Агата вывернулась и откатилась в сторону.

Они засмеялись, как и должны были смеяться красивая женщина и влюбленный в нее мужчина, возящиеся утром в постели. Конечно, они должны были смеяться. Но потом ее платье слегка задралось, обнажив бедро, и Тибо увидел темные пятна. Он взглянул ей в лицо, на синяк под глазом, и смеяться вдруг расхотелось. Веселое настроение прошло, и он отпустил ее лодыжку.

— Мне нужно одеться, — сказал Тибо.

— А я пока приготовлю тебе тосты.

Когда Тибо откинул одеяло, чтобы встать, утренняя газета упала на пол. Тибо не стал ее поднимать и отправился умываться и бриться. На это ушло больше времени, чем обычно, поскольку он то и дело говорил, глядя в зеркало: «Раз-ноцвет-ная!» И только потом, вернувшись в спальню, он поднял газету и прочел заголовок на первой полосе:

Тело жителя Дота обнаружено в канале

И пониже:

Страшная находка у шлюза

Это был Гектор, «многообещающий молодой художник, глава „Амперсандской школы“». Тибо развернул газету на спортивной рубрике и отправился на кухню, где его уже ждал дымящийся кофейник и тосты (на плите, чтобы не остыли). Под столом лежала груда одеял.

— Ты здесь спала?

— Да. Оказалось удивительно удобно. А вот завтрак.

Тосты никак не хотели жеваться, так что Тибо пришлось выпить одну за другой несколько чашек кофе.

— Когда Гектор уходил, — спросил он как бы между прочим, — он сказал, куда идет?

— Нет.

Тибо попытался продраться сквозь многослойный смысл этого слова.

— А сказал он, когда вернется?

— Нет. Хочешь еще тост?

— Нет, спасибо. Стало быть, он просто ушел? Без всякой причины? Просто взял и ушел?

— За ним зашли друзья.

У Тибо забрезжила надежда. Друзья! У такого человека, как Гектор, друзья могли быть только одного рода — преступные элементы, пособники в темных делишках. Что-то у них там не выгорело — удар по голове и тело в канал.

— Это были его знакомые по «Трем коронам»?

— Нет, Тибо, не думаю. Еще кофе?

— Да, полчашечки. Ты узнаешь их, если увидишь?

— Конечно. Их было четверо: усатый цирковой силач, две девушки-жонглерши и еще одна с ученой собачкой.

Тибо обрадовался. Та самая банда, которую он видел на Ратушной площади!

— И эти люди — друзья Гектора?

— Нет, Тибо, это мои друзья, если так можно выразиться. Я познакомилась с ними в призрачном театре Мамы Чезаре, что над «Золотым ангелом».

И она рассказала всю эту историю. Когда она замолчала, Тибо не нашел, что сказать, кроме:

— Понятно. Думаю, тебе сегодня не следует ходить на работу.

И он вышел из дома, прошел через садовую калитку, задев плечом колокольчик, и направился к трамвайной остановке, произнося про себя слово «амбра».

Как обычно, люди пытались заговорить с ним на остановке и потом в трамвае. Тибо ни на кого не обращал внимания. Добравшись до Ратуши, он юркнул в заднюю дверь и обнаружил, что Петер Ставо его уже поджидает.

— К вам пришли из полиции, — сказал он.

— Понятно, — второй раз за утро сказал Тибо и медленно поднялся по лестнице.

Добрый мэр Крович едва не рассмеялся, когда увидел своих гостей. Они были похожи на детективов с карикатуры: огромные неповоротливые детины явно деревенского вида. У одного из них брюки были изрядно коротки, так что были видны лодыжки, а у другого, наоборот, слишком длинны и норовили залезть ему под подошвы.

Полицейские встали, чтобы поприветствовать мэра, и тот, что был в длинных брюках, сказал:

— Меня зовут Вельтер, а это сержант Левант.