Революция - Александр Михайлович Бруссуев

укрепилось в городе Васа, ну, а в Гельсингфорсе засело «красное» правительство совета уполномоченных под предводительством Отто Куусинена. Волею судьбы Куусинен тоже стал вождем если не краснокожих, то просто красных. Первым делом они переименовали город Гельсингфорс в Хельсинки.

Вейно Таннер против этого не возражал, как не возражали Свинхувуд и Маннергейм: кто заказывает музыку, тот и танцует девушку. Своих денег, во всяком случае, их большей части, будущий министр финансов не дождался. Канули миллионы марок, причем как-то так канули, что следов не осталось. Таннер чесал в недоумении голову, Куусинен сохранял глубокомысленное молчание. Нужен был раскол в стране — получите. Нужны были деньги, чтобы этот раскол оправдать — ищите.

Антикайнен сначала подумал, что у него начались слуховые галлюцинации: стрельба снаружи дома-хранилища усилилась. Даже можно сказать она наросла, как мокрый снег на брошенный комок. В его сторону уже никто не палил.

Тогда он подполз к раненному охраннику, проверил, что тот еще жив, и в несколько глотков допил весь оставшийся возле него холодный сладкий кофе.

— Ну, вот, товарищ, — проговорил он. — Живы будем — не помрем. Надежда умирает последней.

Когда в дверь забарабанили чьи-то кулаки, он долго не мог подняться на ноги.

— Кто там? — собравшись с силами, выдохнул он.

— Друзья-товарищи товарища Куусинена, — ответил знакомый голос.

— Так друзья или товарищи? — попытался уточнить Тойво, хотя знал, что за дверью стоит Гюллинг собственной персоной.

— Для кого — как, — ответил Эдвард. — Прости, что запозднились.

Судя по скудному свету из окошка, все еще стояла дремучая ночь.

Антикайнен отпер дверь и впустил внутрь, кроме Гюллинга еще и Акку Пааси, и Аллана Хаглунда с Войто Элоранта. Других людей он не знал, но то, что это были люди Куусинена не вызывало сомнений. Когда разожгли керосиновую лампу, то они только присвистнули в удивлении.

— Я никогда не видел столько денег! — сказал каждый из них, отчего получился слаженный хор революционных мальчиков.

Они не стали терять время на подсчет финансов, просто начали грузить их в грузовик, на котором приехали в Турку.

Мертвые тела расстрелянных охранников и одного своего товарища погрузили тоже, сразу же отказавшись от чьей-то шальной мысли сжечь их вместе с пустым домом. «Передадим семьям», — так было правильно. Но на поверку сдали их в морг первой же встречной больницы.

Тойво и раненного бойца Таннера забросили в ту же лечебницу, потому что никто из приехавших людей не имел даже самых начальных понятий об оказании первой (или последней) медицинской помощи.

Антикайнен пробыл под присмотром врачей совсем недолго. Ему перевязали голову, определив сотрясение мозга средней тяжести, обработали и зашили рваную рану на плече и привязали руку к груди, потому что, вдобавок, у него оказалась сломана ключица. Он зашел в палату к единственному охраннику, оставшемуся в живых, и сказал ему:

— Мой тебе совет: беги из Финляндии. Если кто-то узнает, что тебя не убили, все беды тут же повесят на тебя. Молчи об этой ночи и беги. Денег тебе должно хватить на некоторое время: год или два.

Тойво вышел из палаты, оставив на кровати с парнем внушительный сверток.

Потом он пошел, решительно пресекая все разговоры докторов и примкнувших к ним врачей, прочь, направив свои неверные стопы в спортивный клуб.

Пааво Нурми только головой покачал из стороны в сторону, увидев его.

— Краше в гроб кладут, — сказал он.

— У меня к тебе дело, — без обиняков ответил Тойво.

— Насколько серьезное? — поинтересовался спортсмен.

— Тысяч на сорок, может быть — на сорок пять, — поморщился от боли Антикайнен. — В марках, не в рублях. Можешь нарушить свой спортивный режим?

— За такие деньги — конечно, — сразу согласился Пааво. — Но не на очень долго.

Опять вооружившись дровяными санями, на сей раз — пустыми, они двинулись в путь к осиротевшему денежному хранилищу. Тойво доставал из холодного печного очага упаковку за упаковкой, Нурми укладывал их в сани. Обратный путь спортсмен прошел веселее, зато Антикайнену он дался не в пример сложнее.

— Ну, вот, и спортивный режим не надо было нарушать! — сказал Пааво, когда они вошли в раздевалку в спортивном клубе. Сани остались, неприкаянные, во дворе, и никто на них не обращал никакого внимания, даже собаки не нюхали. В клубе было пусто, весь спортивный народ ушел участвовать в революции.

— Нет, — ответил Тойво и обессиленно опустился на кушетку. Несмотря на принятые внутрь докторские пилюли, голова отчаянно кружилась и болела.

— Что значит: «Нет»?

— А то и значит, что деньги будут твоими лишь в том случае, когда остальное ты доставишь в нужное место и там надежно спрячешь.

На удивление Нурми не возмутился и не принялся как-то выказывать свое недовольство.

— Ладно, — кивнул он головой. — Куда доставить?

Как оказалось, к такому вопросу Антикайнен не был готов совершенно. Он продумал и провернул крайне рискованную операцию, он добился того, чтобы все остались довольны (особенно довольны покойники), он остался живым, но где скрыть деньги — это он не знал.

— Э, — сказал он. — Ну. А.

— А можно я сам их доставлю и упрячу? — подняв, как школьник, руку, поинтересовался Пааво.

— Можно, — сразу же ответил Тойво, но призадумался: все-таки люди, обретая какие-то богатства, сразу же что-то теряют — свои честность и порядочность, например. — Только учти: если всю оставшуюся жизнь ты не хочешь бегать и прятаться, то лучше тебе к чужим деньгам не прикасаться. Не потому, что это чужие деньги, а потому, что это ооочень большие чужие деньги. Ферштейн?

— Натюрлих, — заулыбался Нурми. — Не боись, все я понимаю.

Потом он объяснил, что давно хотел пойти в лыжный поход, как Руаль Амундсен. По маршруту, так сказать, замечательного спортсмена Элиаса Леннрота. Пойдет на лыжах с санями позади, доберется до родственников, и там где-то спрячет все добро.

— Уж поверь мне, — продолжал улыбаться Пааво. — У Гарри Гудини я научился маскировке — будь здоров! Вернусь обратно и сообщу тебе в телеграмме-молнии.

— Не надо в молнии, — вздохнул Тойво. — Просто сообщи как-нибудь о встрече, я подъеду, и мы все обсудим.

Антикайнен почему-то не сомневался, что этот упертый спортсмен сделает все должным образом. В самом деле, тот собирается стать звездой мировой величины — зачем ему прятаться с чужими деньгами, пусть и большими? Он выделил Нурми несколько увесистых пачек марок в банковских упаковках — как оказалось при подсчете, даже больше 45 тысяч на пятьдесят сотен. Потом попросился лечь на кушетку, и уснул крепким сном молодого человека с чистой совестью, у которого во дворе под снегом стояли сани с несколькими килограммами приемлемыми для платежей во всей Европе банкнотами.

Пааво