Божьи воины - Анджей Сапковский

— Это верно, — кивнул головой третий из эскорта. — Ей-богу,лучше дай нам тебя в Столец доставить. Рассчитывать на милосердие господинаБиберштайна.

— Я не стану убегать, — заверил Рейневан, растирая запястья.— Я господина Яна Биберштайна не боюсь, потому что не чувствую перед нимникакой вины. Докажу свою невиновность.

— Аминь, — подытожил Либенталь. — Ну, стало быть, в путь.

* * *

На ночлег остановились недалеко за Еленьей Гурой, в деревнеМайвальдау. Перекусили что было, а ночевали в сарае, в котором дующий с горветер свистел сквозь многочисленные щели в стенах и крыше.

Рейневан, утомленный переходами, уснул быстро. Так быстро,что явь перешла в сон гладко и незаметно, нереальность легко перетекла на местореальности. Ох, ох, господа, до чего ж тянет к какой-нибудь бабе. Чтоб тебя,Придланц, надо ж тебе было вспоминать, теперь не усну. Это ничего, скоро мыбудем в Свиднице, я знаю там один борделик... А в Рихбахе в пригороде знаю двухвеселых девиц-белошвеек...

Коня подо мной убил, моего Штурма, кипятился НикельКойшбург, размахивая обглоданной костью, из арбалета застрелил, сучий сын,сорок гривен за него отдал, но ничуть не пожалел, потому что хорош он был...Нет, нет, не гусит! Конь был хорош! Мой Штурм... А тот гусит, Рейнмар Беляу,чтоб его злая смерть не обошла...

Беги — шипит, щуря сине-зеленые глаза, Дуца фон Пак. В рукепокачивается копье. Беги — поддерживает стоящий рядом Биркарт фон Грелленорт.Все равно тебя поймаю. У меня уши и глаза повсюду. В каждом монастыре.

Он выберется, говорит Гжегож Гейнче, inquisitor а SedeApostolica specialiter deputatus во вроцлавской епархии. И тогда появляетсяшанс, что приведет нас к...

Меня интересует птичье пение, говорит Конрад из Олесьницы,вроцлавский епископ. Рейнмар Беляу наведет меня на путь птичьего пения.

Конник мчится в ночь, через леса и скалистые ущелья, колотитв окованную калитку укрепленного словно крепость монастыря. Ему открывает монахв белой рясе с черной ладанкой, украшенной крестом с буквой «S», обвившейсявокруг основания.

* * *

Ганс Фольч, згожелецкий наемник в Роймунде, выполнил своиобязанности вполне и до конца — лично доставил выкупленного из гуситского пленаНикеля Койшбурга в стоящий на вершине Соколиной Горы замок Фалькенберг, одно изимений рода фон Догна. Освобожденного юношу в замке встречали с искреннейрадостью, а четырнадцатилетняя панночка Барбара Догновна аж поплакала отсчастья. Поплакала также ее сестра, тринадцатилетняя Энеда — ведь такое жемогло приключиться не сегодня-завтра с ее собственным воздыхателем КаспромГерсдорфом. За компанию поплакала мать Барбары и Энеды, ее милость Маргарета изЙенквичей. Поплакал дедушка, старый пан Бернгард фон Догна, но он был впреклонных летах и хоть смеялся и плакал частенько, но редко знал, по какомуповоду и зачем.

Фридрих фон Догна, хозяин Фалькенберга, сын Бернгарда,супруг Маргареты и родитель девочек, особой радости не проявлял. Скорее кривоулыбался, а счастье лишь изображал. Он не только стал беднее на выкуп в размеревосьмидесяти коп грошей. Выплачивая гуситам за Койшбурга, он как бы признал егоофициальным кандидатом в зятья. А ведь он был уверен, что дочка могла попастьлучше. Поэтому он кусал ус, принужденно улыбался и не мог дождаться ужина, накотором намеревался упиться вусмерть, чтобы забыться.

Среди остальных одним из немногочисленных действительноискренне радующихся был Ганс Фольч. У Фридриха фон Догна он взял на выкуп заКойшбурга сто коп грошей. С гуситским гейтманом Яном Чапеком сторговался нашестидесяти. Господину Фридриху сказал, что на восьмидесяти.

Когда рассказ о приключениях Никеля Койшбурга обошел ужеравно и верхний, и нижний замки, Фалькенберг втихую покинул всадник.

Всадник не жалел коня. Спустя неполный час, вскоре послеполуночи, он уже стучал в калитку укрепленного словно крепость монастыряцелестинцев в Ойбине. В монастыре уже никто не спал — суровые целестинскиезаконы требовали после того, как пробьет полночь, вставать с лежанок иприниматься за молитвы и работу.

— Откуда поступило сообщение?

— Из Ойбина, ваше преподобие, от целестинцев. От приораБурхарда.

— Сильно запоздало?

— Сообщение дошло до Ойбина вчерашней ночью. А сегодня ночьпосле седьмого дня ноября. Гонец, позволю себе заметить, ехал днем и ночью, нежалея коней. Вести, которые он привез, следует считать вполне актуальными.

Гжегож Гейнче, inquisitor а Sede Apostolica specialiterdeputatus во вроцлавской диоцезии, уселся поудобнее, протянул подошвы ботинок кидущему от камина теплу.

— Этого следовало ожидать, — буркнул он. — Следовалоожидать, что Рейнмар фон Беляу спокойно не усидит, тем более когда узнает о...о некоторых проблемах. Можно было также предвидеть, что Биберштайны егосцапают. Везут его, разумеется, в Столец?

— Разумеется, — подтвердил Лукаш Божичко, поляк, усердно и свеликим тщанием трудившийся на Священную Инквизицию дьякон из Святого Лазаря. —Едут, конечно, по Подсудетской дороге, в данный момент они должны быть в районеБолькова. Ночами наверняка не движутся, а дни сейчас короткие. Ваше преподобие?Можно их в Свиднице перехватить. У нас там есть люди...

— Знаю, что есть.

— Если он... — Дьякон откашлялся в кулак. — Если Рейнмар изБелявы попадет в Столец, то живым он оттуда не выйдет. Если попадет в рукигосподина Яна Биберштайпа, то погибнет замученный. Он опозорил дочь господинаЯна, господин Ян жестоко отомстит ему…

— Если виновен — то заслуживает наказания, — прервал Гейнче.— Ты ему сочувствуешь? Но это ж кацер, гусит, его смерть для нас, добрыхкатоликов, радость, счастье и утешение. Чем более жестока смерть, тем радостьбольше. Ведь ты поклялся, вся Силезия поклялась. Надо напомнить клятву? DieKetzer und in dem christlichen Glauben irresame Leute zu tilqen und zuverderben... Это так звучало, правда?

— Я только... — пробормотал дьякон, совершенно сбитый спанталыку сарказмом инквизитора. — Я только хотел обратить благосклонноевнимание вашего преподобия на то, что этот Рейнмар может очень многое знать...Ежели Биберштайн его замучает, то мы...

— Потеряем возможность замучить его сами, — докончил Гейнче.— Ну что ж, такой риск существует.

— Это почти наверняка.

— Наверняка бывают только подати. И то, что Римская Церковь— вечна.

Дьякону нечем было возразить.

— Отправь гонца в Свидницу, — немного помолчав, сказалинквизитор. — К доминиканцам. Пусть пошлют самых лучших агентов. Пусть следят инезаметно наблюдают. Ибо я думаю...