История Византии. Том 3. 602-717 годы - Юлиан Андреевич Кулаковский

на котором империя отказалась от монофелитства, явился последним отблеском вселенского значения римского императора, и слабый правитель, которым был имп. Константин, остался в памяти потомства в ореоле верховного хранителя истины христианской догмы. Этот отблеск не поднял политической мощи государства и лишь отсрочил на несколько десятилетий утрату областей латинской культуры.

Водворение болгар на территории Балканского полуострова при том же императоре положило начало существованию новой враждебной силы в ближайшем соседстве со столицей империи, и эта угроза выросла благодаря тому, что болгарская кочевая орда сумела дать политическую организацию той славянской массе, в воздействии на которую империя оказывалась бессильной.

Опасность со стороны востока вырастала все более и более грозно, подтачивала силы империи и была остановлена в тот момент, когда арабы покусились на само существование империи, ополчившись на ее столицу. То была заслуга родоначальника новой династии, сменившей, хотя и не непосредственно, дом Ираклия. Непрерывные военные тревоги ослабляли населенность восточных областей империи, составлявших главное ее ядро, расстраивали и огрубляли ее административную систему. Гражданское управление, действовавшее в прежнее время, захирело, и административная власть перешла фактически в руки властных военачальников, стоявших во главе армии, поделенной по территориальным округам. Значение военного элемента в жизни государства непрерывно возрастало, и первое, неокончательное, как потом оказалось, устранение династии Ираклия отдало трон стратигу, которого вскоре сменил другой. Когда после низвержения Вардана придворная столичная знать возвела на трон гражданского сановника в надежде на его административные таланты и опыт, бунт одной фемы устранил его от власти, а через год после того опять стратиг взял в свои руки верховную власть в ясном сознании, что только представитель военной силы может спасти государство от конечного крушения под напором внешнего врага.

В сфере духовного творчества столетие династии Ираклия было крайне скудно. Писателей не было, не было и поэтов, так как вряд ли заслуживает названия поэта певец славы Ираклия, Георгий Писида, хотя он и был обильным стихотворцем. Умственные интересы тогдашних поколений были сосредоточены на богословских вопросах в тесном круге признанных авторитетами в век Юстиниана Великого церковных писателей старого времени. В этой сфере век Ираклидов имел одного наиболее даровитого и цельного выразителя умственных и нравственных запросов и настроений того времени в лице Максима Исповедника. Но этот видный представитель своего века звал не к жизни с ее стремлениями к лучшему будущему, а к созерцанию в тиши монашеской кельи и отрицанию мира с его тревогами, бедствиями и страданиями.[841] То же бесплодие и господство старых традиций царило в искусстве, которое по-прежнему оставалось в служении интересам церкви и грубой роскоши, в которой погряз высший класс тогдашнего общества.[842]

Эллинизм, который еще в век Юстиниана Великого был отождествлен с язычеством и подвергался тяжким гонениям, был задавлен окончательно и умер. Вместе с тем пало образование, почерпавшее свою силу в изучении дивного и бесконечно богатого наследия греческой творческой культуры старых времен. Если в эпитафии несчастной вдовы имп. Маврикия и ее дочерей, написанной, по всей вероятности, вскоре после низложения Фоки, чувствуется воздействие языка Гомера и знакомство с ним,[843] то во всем обильном и столь убогом стихотворстве Георгия Писиды тщетно было бы искать следов знакомства автора с богатым наследием древней греческой поэзии. Образование оскудевало. Нравы грубели. Красноречивое свидетельство об этом дает Пято-шестой собор в своих запретах. Это огрубение нравов сказалось в широком применении жестоких членовредительских казней, как ослепление, урезание языка и носа, которые вошли в обычай даже к особам императорского дома: Мартина и ее дети, братья имп. Константина, Юстиниан, оставшийся в истории с эпитетом «Ринотмет» (т. е. «с отрезанным носом»).

ПРИЛОЖЕНИЕ

Экскурс I

К ВОПРОСУ О ДАТЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ КРЕСТА ГОСПОДНЯ В ИЕРУСАЛИМ ИЗ ПЕРСИДСКОГО ПЛЕНА[844]

Возвращение Креста Господня из персидского плена и водворение его в Иерусалим — события такого великого значения для современников — засвидетельствованы в предании византийских хронистов крайне скудно и притом в двух противоречивых версиях. По одной из них, которую представляет Феофан, Крест Господень был возвращен Ираклию первым преемником Хосрова, царем Широе. Свидетельство об этом имеет вид краткого общего замечания, прибавленного в заключение весьма полного и детального описания последнего похода Ираклия в Персию, имевшего роковые последствия для Хосрова, и дано в таких словах: «Тогда Широе пишет Ираклию, оповещая его о гибели нечестивого Хосрова и заключает с ним (Ираклием) вечный мир, выдал ему всех находившихся в заточении христиан и содержавшихся в Персии пленных, вместе с патриархом Захарией и честным животворящим древом, которое было увезено из Иерусалима Шахрбаразом, когда он его взял».[845] — Военные события последнего похода Ираклия в Персию и его последствия для царя Хосрова, а также и это заключительное замечание отнесены Феофаном к 17-му году правления Ираклия. Под 18-м — Феофан рассказывает о возвращении Ираклия в столицу, сводя это событие к описанию торжественной встречи императора клиром, синклитом и народом в Иерии, на азиатской стороне Босфора, причем вовсе не упомянуто о Кресте Господнем, который, по предыдущему сообщению того же автора, был уже возвращен Ираклию царем Широе. А под 19-м годом помещено известие об отъезде Ираклия, «в начале весны», на восток и водворении Креста Господня в Иерусалиме.

Гораздо полнее и богаче подробностями, касающимися судьбы Креста Господня, другая версия, которую сохранил Никифор. По его сообщению, в ответ на первое сообщение преемника Хосрова, Широе, полученное в Армении, Ираклий потребовал незамедлительного возвращения Креста Господня. Но Широе этого требования не исполнил и писал Ираклию, что Крест будет отослан, когда его удастся найти. Вскоре Широе впал в тяжкую болезнь и скончался. В предсмертном письме он просил Ираклия принять под свое покровительство его младенца-сына, и Никифор сохранил цитату из этого письма такого содержания: «Как по вашим верованиям ваш Бог был вручен старцу Симеону, так я предаю в твои руки раба твоего, моего сына. Да узрит Господь, как ты с ним поступишь».[846] В дальнейшем повествовании Никифор рассказывает о сближении Ираклия с Шахрбаразом и заключении договора с ним, по которому были очищены от персидских гарнизонов занятые ими области империи и отослан Ираклию Крест Господен. О возвращении Креста Никифор говорит так: «Сам он (Ираклий), получив Животворящее древо запечатанным, как оно было увезено (из Иерусалима), прибыл в Иерусалим и отдал его епископу Модесту и клиру. Они признали печать целою и возблагодарили Бога за то, что Креста не касались нечистыми руками варвары. Патриарх принес ключ, хранившийся у него,