От межколониальных конфликтов к битве империй. Англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII - начале XVIII в. - Юрий Акимов

В результате этих рейдов граница Новой Англии и Нью-Йорка была охвачена паникой. Сотни людей покидали свои фермы и искали убежища в крупных укрепленных городах. Все единодушно обвиняли французов в варварстве и кровожадности, забывая о том, что вооруженные английскими ружьями и ножами воины Союза пяти племен поступали по отношению к жителям Новой Франции еще более жестоко (как раз в это время очередной жертвой ирокезов стали жители Беканкура; после этого индейцы пытались напасть на Пуант-о-Трамбль и Сорель, но были отбиты).

Ошибкой Фронтенака, возможно, было, во-первых, уже отмеченное выше распыление сил вместо их сосредоточения на главном направлении, а во-вторых, нападение на поселения и форты в Нью-Гемпшире и Массачусетсе, которые имели существенно меньшее отношение к действиям ирокезов, чем Нью-Йорк. Об этом губернатору Новой Франции возмущенно заявил комендант Лойяла С. Дэвис, который был доставлен в Квебек. В ответ на замечание Фронтенака о том, что французы тревожат их поселения, жителям Новой Англии следует винить Нью-Йорк, подстрекающий ирокезов нападать на Канаду, Дэвис заметил, что Бостон и Нью-Йорк — это два различных правительства. «Но одна нация», — ответил губернатор Новой Франции.[683]

По несколько иному сценарию развивались события на границе Акадии и Массачусетса. Мы уже говорили о том, что с весны 1688 г. абенаки при активном участии барона де Сен-Кастэна начали нападать на пограничные английские поселения. Так начался период, впоследствии названный Коттоном Мэзером «скорбным десятилетием» (Decennium luctuosum) Новой Англии.[684] Действительно, в 1689 — начале 1690 г. набеги индейцев продолжились, приобретя еще больший размах. Помимо крупных операций вроде нападения на Довер и захвата форта Пемакид, предпринятых летом 1689 г., небольшие группы нападали на отдельные фермы, убивали и захватывали в плен поселенцев и т. п. Графство Корнуолл пришло в полное запустение, англичане стали покидать этот район.

Набеги абенаки, с одной стороны, и рейды, организованные Фронтенаком, — с другой, вызвали серьезное беспокойство в Новой Англии. Организовать эффективную оборону в обстановке, когда противник действовал малыми отрядами, внезапно появлялся и столь же быстро исчезал в непролазных дебрях пограничных лесов, было очень сложно. Власти и общественность Массачусетса были убеждены, что враждебность абенаки вызвана не их агрессивной политикой по отношению к аборигенам, а происками французов. Губернатор колонии Саймон Брэдстрит сообщал в Лондон, что абенаки «несомненно подстрекаются французами», которые снабжают их боеприпасами.[685] Мэзер на страницах вышеупомянутого памфлета отмечал, что еще во времена Эндроса индейцы нападали на жителей Новой Англии, так как «французы подстрекали их к этому».[686]

Однако при всей внешней схожести с ситуацией, имевшей место на границе Канады и Нью-Йорка, обстановка, сложившаяся на рубежах Акадии и Массачусетса, была, по сути, принципиально иной. Парадокс состоял в том, что абенаки, наводившие ужас на английские поселения, получали оружие и боеприпасы главным образом не у своих французских друзей, а у бостонских торговцев. Просто объективно интересы абенаки в тот момент совпадали с интересами французской администрации, имевшей в своем распоряжении очень ограниченные ресурсы, для того чтобы противостоять агрессии Бостона по отношению к Акадии. На рубеже 80-90-х годов XVII в. в этой колонии насчитывалось не более тысячи поселенцев, а гарнизон ее «столицы» Пор-Руайяля состоял из 70 солдат. В этой ситуации единственной защитой Акадии являлся союз с индейцами.

Канадский исследователь Дж. А. Равлык утверждает, что в 1689 г. «большая часть жителей Новой Англии не хотела войны, в особенности войны с индейцами», которая не отвечала их интересам. При этом он особо подчеркивает, что английские рыбаки и торговцы также стремились избежать столкновения, которое повредило бы их деятельности.[687]

На наш взгляд, с этим трудно согласиться. Коммерсанты и промысловики из Массачусетса были как раз больше всего заинтересованы в нанесении удара по Акадии, так как именно они в первую очередь страдали от действий французской администрации этой колонии, стремившейся закрыть им доступ к отмелям у ее побережья и к ее пушным ресурсам. Это подтверждают как английские, так и французские свидетельства (например, петиция рыбаков Сейлема к властям Массачусетса[688] или донесения губернатора Акадии Менваля[689]), а главное, это подтверждают последующие события.

Безусловно, и французская колониальная администрация, и французское правительство совершали ошибки, однако следует ли считать ошибкой, как это делает Равлык, патрулирование берегов Акадии и захват английских рыболовных судов, нарушавших границы французских владений? Канадский историк называет это «проявлением имперских замыслов» французов, что, в конечном итоге, привело к нападению на Акадию.[690]

На это можно заметить, что все французские колониальные предприятия в Северной Америке, по сути, были проявлением «имперских замыслов» Парижа, о чем мы уже не раз упоминали. В этом-то и заключался один из парадоксов колониальной экспансии французского абсолютизма, когда амбициозные планы установления контроля над целым континентом осуществлялись крайне непоследовательно, ничтожными силами; кроме того, в этом было одно из ее главных отличий от колониальной активности Англии.

Однако, говоря об Акадии, следует признать, что в Массачусетсе давно думали о нападении на эту колонию. Это позволило бы разом решить ряд проблем: во-первых, покончить с враждебностью «восточных» индейцев; во-вторых, получить в свои руки важный в экономическом отношении регион. Существовали еще соображения стратегического плана, но они больше интересовали все же Лондон, а не Бостон. В свете изменений, произошедших в метрополии, начавшаяся война с Францией давала шанс осуществить этот замысел. Дополнительным стимулом (не имеющим никакого отношения к деятельности французских патрулей) было то, что бостонская администрация в тот момент была крайне заинтересована в том, чтобы каким-то образом продемонстрировать свою лояльность Вильгельму и Марии, от которых она хотела добиться восстановления старой хартии Массачусетса.[691]