Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

Вскоре через Нейсе протянули железные тросы и организовали паромную переправу. Это значило, что в бой вступали советские танки. Всего саперным частям 1-го Украинского фронта предстояло организовать через Нейсе сто тридцать три переправы. Причем инженерным подразделениям, приданным к 3-й и 4-й гвардейским танковым армиям, нужно было постоянно держать свою технику в развернутом состоянии. Впереди их ждала новая преграда — река Шпрее. Вскоре после полудня в полосе наступления 5-й гвардейской армии был наведен понтонный мост, способный выдержать нагрузку в шестьдесят тонн. По нему стали переправляться боевые машины 4-й гвардейской танковой армии Лелюшенко. Во второй половине дня в бой вступили уже основные силы. Темпы наступления значительно ускорились. Передовые танковые бригады, отразив контрудар немецкой 21-й танковой дивизии 4-й танковой армии, продолжили путь вперед. На южном фланге фронта успешно завершали форсирование реки 2-я армия Войска Польского и 52-я советская армии. Они наступали на дрезденском направлении.

Конев имел все основания быть довольным успехами своих войск. Итоги первого дня операции оказались впечатляющими. Передовые части фронта преодолели уже практически половину пути до реки Шпрее. Единственным слабым местом оказалась эвакуация раненых с поля боя[585]. Но, как и большинство других командующих, Конева мало волновал тот факт, что многие раненые оставались без медицинской помощи довольно долгое время. В полночь Конев сообщил Сталину, что наступление 1-го Украинского фронта развивается успешно. Со своей стороны, Верховный информировал его, что у Жукова дела идут не так хорошо[586]. Сталин приказал Коневу повернуть 3-ю гвардейскую танковую армию Рыбалко и 4-ю гвардейскую танковую армию Лелюшенко в направлении Целендорфа (юго-западная окраина Берлина). Этот шаг Ставка предусматривала ранее в качестве одного из вариантов развития операции. Конев очень хорошо помнил последнее совещание со Сталиным и особенно тот момент, когда Верховный провел разграничительную черту между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами лишь до города Люббена, открывая тем самым возможность для Конева выйти к южным окраинам Берлина,

Выбор Сталиным Целендорфа в качестве ближайшей цели для наступления танковых армий 1-го Украинского фронта весьма примечателен. Вождь, несомненно, держал в уме то обстоятельство, что сюда — на юго-западные окраины германской столицы — могут быстро выйти американские войска. Последние были достаточно сильны, чтобы совершить рывок к Берлину со своего плацдарма в районе Цербста. Кроме того, именно здесь располагался упомянутый ранее Институт кайзера Вильгельма со своим оборудованием для ядерного производства.

За три часа до того, как Сталин связался с маршалом Коневым, генерал Антонов вновь попытался обвести вокруг пальца представителей западных союзников, следуя, естественно, инструкциям, полученным свыше. Государственный департамент США был проинформирован о состоявшейся между ними встрече. На замечание американцев о том, что к ним поступили данные из немецких источников о начале русского наступления на берлинском направлении, Антонов заявил следующее: "Действительно, советские войска проводят широкомасштабную разведку на центральном участке фронта с целью выяснить характер германской обороны в этом секторе"[587].

Переговоры Сталина с командующими фронтами в ночь на 17 апреля явились своеобразным рубежом в соревновании между Жуковым и Коневым. Теперь оно было поставлено на качественно новую ступень. Конев, воодушевленный карт-бланшем, полученным от Верховного, был готов действовать со всей решительностью. Жуков, хотя и несколько обескураженный неудачным развитием событий на Зееловских высотах, тем не менее считал, что Берлин по праву может принадлежать только ему, 17 апреля погода на фронте наступления советских войск несколько улучшилась. Облачность рассеялась, что дало возможность советским штурмовикам усилить удары по узлам немецкой обороны. Любое местечко, деревушка или даже отдельный дом становились целью для советской артиллерии. Пожары не прекращались. В результате весь воздух был наполнен удушливой гарью, в которой ясно чувствовался запах паленого мяса. Горели останки как людей, так и животных. Советские артиллеристы поджигали любой сарай, если у них возникало хоть малейшее подозрение, что там мог укрыться вражеский штаб или наблюдательный пункт.

В ближайшем германском тылу все полевые лазареты были переполнены ранеными. Врачей катастрофически не хватало. Ранение в живот являлось равносильным смертному приговору, поскольку быстро доставить пораженного военнослужащего на хирургический стол никаких шансов не было. Основное внимание уделялось лишь тем солдатам, ранения которых не являлись смертельными и позволяли бойцам быстро встать в строй. Время от времени в лазаретах появлялись офицеры со специальным предписанием — организовывать команды из легкораненых военнослужащих, способных держать оружие, и немедленно отправлять их на боевые позиции.

Полевая жандармерия тщательно проверяла всех солдат, идущих по дорогам в тыл, — независимо от того, были они ранеными или нет. Тут же из них набирались сборные команды, которые вновь отправлялись на фронт. Солдаты называли полевых жандармов не только "цепными псами", но и "героями-ворами". Последняя кличка являла собой игру слов и шла от нацистского пропагандистского термина "konlenklan", использовавшегося для обвинения тех, кто воровал государственный уголь для отопления собственного дома.

Среди задержанных жандармами военнослужащих большую часть составляли те солдаты, которые отстали от своих частей. Таких людей отправляли на пополнение боевых подразделений, основу личного состава которых составляли пятнадцати-, шестнадцатилетние юнцы, а то и вовсе тринадцати-, четырнадцатилетние подростки из гитлерюгенда. Германские фабрики к тому времени произвели на свет лишь очень незначительное число касок малого размера, поэтому большинство юношей носили стальные шлемы, предназначенные для взрослых солдат. Их худые, изможденные лица были едьа заметны под таким несуразным головным убором. Подразделение советских саперов из 3-й ударной армии, расчищавшее минное поле, наткнулась на группу германских солдат, внезапно появившуюся из блиндажа. Они шли с поднятыми руками, желая сдаться в плен. Вдруг из блиндажа вылез еще один немец, который выглядел как мальчишка. Капитан Сулханишвили вспоминал, что он был одет в очень длинную шинель и пилотку[588]. Подросток выстрелил в Сулханишвили из автомата, но, видя, что советский офицер не падает, бросил оружие, упал на колени и разрыдался. В его крике можно было разобрать следующие слова: "Гитлер капут, Сталин гут!" В этот момент Сулханишвили рассмеялся. Затем он разочек ударил подростка кулаком, правда, не испытывая к нему никакой злости. Напротив, ему было даже жалко его.