Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

– Ну вот и отлично, – обрадовался полковник. – Одевайся, поехали.

– Только я на своей машине поеду, а то кто вас знает… Не доверяю я вам.

– Хорошо, я с тобой. И охранников двух сзади посадим. Не возражаешь?

– Не возражаю. Пятьсот рублей за подвоз. И поехали. Деньги мне сейчас очень нужны. Безработный я нынче.

– Сочтемся позже, – ответил полковник и улыбнулся. Обаятельно, но с намеком на грядущие неприятности.

Когда вышли из стеклянных дверей офиса, Алик попросил разрешения закурить.

– Машина у меня хорошая «БМВ Х6», – пояснил он. – Не курю я в ней. А то провоняет.

Ему разрешили. Полковник, не выносящий табачного дыма, отошел на пару метров ближе к входу. Охранники смолили рядом. «БМВ» стояла метрах в двадцати от Алика, за углом немного. Только передняя часть виднелась с номером. Он незаметно нажал кнопку на брелке с ключами в кармане.

«Только бы батарейки не разрядились, – попросил неизвестно кого. – Только бы завелась. Заведись, пожалуйста, ну что тебе стоит?»

Он в очередной раз глубоко затянулся сигаретой и вдруг удивленно посмотрел на вход в контору. Лицо его осветилось радостью и надеждой.

– А вот и Леонид Михайлович идет! – завопил он на весь двор. – Я сейчас все объясню. Все улажу!

Крикнул и дернулся в сторону двери. Полковник обернулся и побежал к гипотетически выходящему шефу. И охранники побежали за ним. Оградить хотели хозяина от домогательств уволенного сотрудника. Собою пожертвовать были готовы. Не подкачала Алика природа ментовская, холуйская. Он мгновенно, как учили в борцовской молодости, переложил вес на другую ногу и дунул что есть мочи к машине. Завелся танк немецкий, оправдал тысячи немыслимые, в него вложенные. Даже таможенные платежи оправдал. Алик влетел в салон, утопил педаль газа до упора и понесся к выезду. В зеркало заднего вида он видел бегущих за ним охранников во главе с полковником. Мент грозно махал руками и кричал, чтобы не открывали шлагбаум. Но что двухтонному немецкому тигру хлипкий шлагбаум? Разбил его тигр в щепки, даже бампер не поцарапал. Алик вылетел на дорогу, пересек две сплошные и нырнул во двор на противоположной стороне улицы. Потом в переулок, проскочил светофор на красный, снова свернул, вырулил на оживленную трассу и затерялся в потоке машин. Сердце разрывало грудь. В голове стучало. Погони позади не было.

Полчаса он кружил по городу, пока адреналин из крови испарялся. А когда улетучились последние остатки, остановил машину. С удивлением обнаружил, что припарковался на Патриарших, напротив пруда почти. Нечто вроде утробы материнской было для Алика это место. Вырос он здесь, родители за углом жили, каждый поворот в крови отпечатался. Инстинкт собачий притащил его сюда, как заблудившегося щенка. В нору, домой, в убежище. Он вышел из машины и через минуту оказался у воды, нашел скамейку, не сильно припорошенную снегом. Сел, закурил. Мимо проходили родные с детства, полусумасшедшие патриаршии чудики. Бабка Пульхерия ковыляла, ругаясь. Удивительно, но она и двадцать лет назад была бабкой. Сколько он себя помнил, ходила вокруг пруда, зимой и летом в шерстяных перчатках с обрезанными пальцами, кормила наглых голубей белым мякишем, бормотала под нос: «Бим бомы, кондомы, донкихоты гребаные. Все загадили, загладили, Сталина на вас нет. Суки, и тянут, тянут руки облезлые. Христа ради не боятся, руки суют. Много вас, тьма, тьма тыщ. А ну, кыш, кыш, кыш, хулиганы…»

И сейчас шла бабка, погрузившись в свое безумие, не замечая ничего кругом. Дежавю. Все прежним осталось, только он, Алик, вырос. Неизвестно во что… Бабка замерла напротив и уставилась на него неожиданно осмысленным взглядом. Обрадовался он ей почему-то. Спросил нежно:

– Здравствуйте, бабушка Пульхерия. Вы меня помните?

– Я помню, помню, я как домна помню огонь. И не дома помню. Вонь, вонь, вонь повсюду, нет житья московскому люду от хачиков. Я помню, помню, чистых мальчиков помню, хороших мальчиков. Выросли мальчики в зверей, вот и думай теперь. Тока опасайся кусачего, ток бьет мальчика. Злой ток. Ничего не осталось. Только ток-бог, гоп-бог, бог-ток. Жалость-то какая, жалость, жалость. Жалость жалица терпи, не нравится – терпи, впереди кыш хулиганы, наганы, Сталин на коне, кышь, мышь, молоко во мне, коконы, кышь…

Бабка окончательно сбилась на бред, глаза ее погасли, она развернулась и побрела дальше, бормоча околесицу.

«Господи! – взмолился Алик. – Куда ведешь ты меня? Что показать хочешь? Я тупой, я не понимаю. Устал я. Покоя дай мне, оставь меня в покое, хоть на месяц. Не соображаю я ничего. Ну зачем я тебе сдался? Посмотри, сколько людей вокруг. Им помоги или накажи. Но меня зачем мучаешь? Убей, если хочешь. Только отстань. Я на все согласен. Лишь бы покой. Недостоин я твоих усилий. Другими займись. Дай дожить спокойно. Пожалуйста!»

Защипало в носу, жалко ему себя стало до судорог, до спазмов мышечных.

…Сорок лет. Семья разрушилась, с работы выгнали. Деньги то ли есть, то ли нет. Непонятно. Профессия то ли есть, то ли нет. Непонятно. Любовь и та под сомнением. То ли существует, то ли… Пользы он никому не приносит. Делом настоящим не занимается. Смысла в жизни и крупинки не нашел. В тюрьму могут посадить. Убить могут. А еще он с ума сходит. Или не сходит. Опять непонятно. Помочь он никому не в силах, а навредить легко. И не просто людям, а самым близким. Семье, детям, Ае, миру своему. Неутешительный итог получается. Выходит по всему, что лучше бы его и не было на свете. Для всех было бы лучше… а он есть, к сожалению. Он есть, а выхода нет».

«Ну что мне утопиться? – подумал Алик. – Вот разбежаться и прыгнуть в любимый с детства водоем. Так не получится. Глубина здесь маленькая. Сам в детстве проверял. И это у меня не получится…»

Зазвонил телефон в кармане. Кому-то он еще нужен был в этом мире. Конкретно, старому другану Семе нужен был.

– Это ты или не ты? – серьезно и даже с пафосом спросил Семка.

– Сам не знаю. Ты не представляешь, как в кассу вопрос. Важнее всего он для меня сейчас.

– Ты. Узнаю законченного пессимиста, самоеда и гробокопателя души своей огромной. А я уж испугался. Еду мимо Патриарших, смотрю – башка знакомая торчит из-за скамейки. Алик, думаю. Но что делает в будний день всемирно известный жулик в столь культовом месте. Воланда ждешь? С нечистой силой бизнес замутить собираешься?

– Это идея. Нечистая сила forever, а то чистые силы помогать мне не торопятся в последнее время.

– Так. Что-то ты мне не нравишься сегодня. Встал, развернулся и в машину. Я как раз отобедать собираюсь здесь недалеко. С нашим общим корешем Федькой Вагановым, между прочим. На тему размещения бондов моей конторы. Но это не важно. Чище нас с Федькой в этом Содом-сити тебе все равно не найти. Короче, встал, кругом, марш.

«А почему бы и нет? – подумал Алик. – Судьба это. Точнее, и это судьба».

Обедали в знаменитом итальянском ресторане на пересечении Никитской с бульварами. Друзья быстро и нисколько не стесняясь Алика попилили комиссию за размещение облигаций Семиной конторы. Сумма получилась столь внушительная, что можно было купить пафосный ресторан с потрохами. Настроение у обоих резко подскочило. На контрасте с их сияющими рожами Алик выглядел особенно убого. Они вопросительно посмотрели на него, потом друг на друга. Удивились как бы, что в их прекрасном, почти идеальном мире еще могут у кого-то быть проблемы.

– Что случилось? – поинтересовался Сема. – Опять девка дала не так, как мечталось в снах романтических? Или голоса нашептали страшное? Или съел что-то не то?