Робкие создания - Клэр Чемберс

спорткар. И тебе не советую. Все это водитель фургона рассказал на допросе – он выжил и почти не пострадал, если не считать мук совести. Мальчик, его сын, тоже был в полном порядке, только пчела его все-таки ужалила.

Так вот: я уехала в Оксфордшир, чтобы отдать тебя, но в итоге вернулась обратно вместе с тобой – уже как с племянником. И та часть моей души, которая не погибла от горя по Селвину и Альме, ликовала. Нам тогда пришлось тяжело. Отец умер вскоре после смерти Селвина, а без них обоих торговое предприятие быстро обанкротилось.

Такова, по всей видимости, была цена того, что нашей семье удалось пережить войну. Мы вдруг перестали быть везунчиками и оказались ничем не лучше других. Судьба тщательно ведет подсчет и требует расплаты ровно в тот момент, когда ты уже успел расслабиться и забыть, сколько должен.

Нам втроем пришлось продать большой дом в Гринвиче и купить этот, в Кройдоне, где мы с тех пор и живем на средства из траста. Меня утешает мысль о том, что ты вырос здесь под взглядом портрета, написанного твоим отцом.

Такое странное и приятное чувство – вот я все написала, и теперь ты как будто знаешь все мои мысли. Но, разумеется, все не так просто. Это письмо будет лежать у мистера Эккерти до тех пор, пока Элси и Луиза не отправятся в лучший мир, откуда уже не смогут возражать. Возможно, к тому времени и меня уже не будет – глупо надеяться, что мы уйдем в том же порядке, в каком появились на свет. Но если вдруг, я расскажу тебе все сама. И надеюсь, ты поймешь и простишь.

Завтра ты уезжаешь в школу, в твоей жизни начинается новая глава. Я безумно рада за тебя и верю в лучшее, но мне все же будет грустно и одиноко здесь без тебя.

Я очень надеюсь, что однажды мы сможем поговорить с тобой обо всем этом без стыда и упреков. Но если такой день не настанет, ты однажды обязательно прочитаешь это письмо и узнаешь, как сильно я тебя люблю.

Твоя мама

40

После недельного отсутствия Гил вернулся на работу – на выбритом затылке виднелись плотные стежки черных ниток, похожие на молнию. Этот случай ранил его не только физически: перемены были заметны не сразу, но Хелен обратила на них внимание. Он утратил прежнюю уверенность – или, как сказали бы недоброжелатели, самоуверенность – и теперь крайне осторожно общался с коллегами, не зная, в каком ключе его обсуждают за спиной.

Она застала его в кабинете, обстановка в котором теперь казалась еще более аскетичной. На месте “Спящей Титании” белел пустой прямоугольник, выделяясь на фоне пожелтевших от никотина обоев, а книжные полки зияли прорехами.

– Уже собираешься? – спросила Хелен.

Новость о том, что должность главного врача после ухода Марли Холта займет Лайонел Франт, на совещании была встречена шумными вздохами. Многие считали, что эта должность по праву должна была достаться Гилу.

Он кивнул:

– Я же предупреждал.

– Но Марли уходит только через месяц.

– У меня накопились отпускные дни. К тому же нет смысла оттягивать неизбежное, – объяснил Гил, копаясь в глубоком ящике стола и складывая в картонную коробку тяжелую пепельницу из оникса, кожаный бювар и модель человеческого мозга из смолы.

– Поверить не могу, что Марли поступил так подло и назначил Лайонела, пока ты был в больнице.

– Ничего подобного. Марли тут ни при чем, не он выбирает преемника. Это решение совета. По всей видимости, меня перестали считать надежным кандидатом.

– Не понимаю, с чего вдруг. Насколько мне известно, Лорейн ничего не говорила.

И тут Хелен вспомнила, что в день происшествия сама рассказала обо всем Лайонелу. Неужели он передал информацию дальше?

– Когда нет фактов, начинают расползаться слухи, – сказал Гил.

– Я постаралась изложить все как есть, но без подробностей про Лорейн.

– Очень великодушно с твоей стороны, но за меня можешь не переживать.

– Что ты будешь делать?

– У меня остались пациенты с частной практики. Может быть, возьму новых. Есть еще одна совершенно новая задумка на перспективу, – признался Гил, понизив голос, хотя в кабинете они были одни.

– О ней можно говорить?

– С тобой – да. Я связался с Ронни Лэйнгом. Он подумывает создать экспериментальную коммуну, где врачи и пациенты будут жить вместе и исследовать психоз инновационными методами – без лекарств и электрошока. Я давно об этом мечтал. У него уже есть группа единомышленников. В общем, вполне серьезно рассматриваю такой вариант.

– По-моему, похоже на секту, – сказала Хелен, твердо решив бросить все силы на то, чтобы Лорейн держалась подальше от таких учреждений.

– Это риск. Но, возможно, именно так мы сможем полностью изменить подход к психиатрии.

В его взгляде снова зажглась искра азарта, и Хелен на ум сразу пришли слова Лайонела о том, что Гил наслаждается хаосом.

– Кстати, посмотри, что я нашел. – Он сунул руку в коробку, вынул оттуда папку и через стол протянул ее Хелен. – История болезни некой Элеоноры Таппинг. Поступила в 1911 году с диагнозом “неврастения” и периодически находилась у нас до самой смерти от пневмонии в 1932-м. Полагаю, это мать Луизы и бабушка Уильяма?

Хелен рассказывала ему о странных условиях наследования траста семьи Таппингов и просила поискать возможную связь с Уэстбери-Парком, поскольку у нее не было доступа к архивам. Она принялась листать тонкие пожелтевшие страницы, на которых для двадцати лет наблюдений оказалось на удивление мало записей.

15 января 1911 года. Пациентка жалуется на усталость, депрессию, тревожность, раздражительность, головную боль. Лечение: четыре сеанса электрошоковой терапии и покой. Выписана на основании отсутствия симптомов 28 марта 1911 года.

Один и тот же цикл – прием, лечение, выздоровление, выписка – повторялся на протяжении последующих двух десятилетий. При этом периоды ремиссии постепенно уменьшались, а длительность госпитализаций увеличивалась, пока в 1926 году Элеонору Таппинг не приняли в последний раз и выписали лишь после смерти.

– Бедная, – сказала Хелен. – С каждым рецидивом ей становилось хуже. В 1927 году, сразу после рождения Уильяма, она потеряла в аварии сына и невестку. А вскоре после этого мужа. Неудивительно, что она так и не оправилась.

– И все же семья, должно быть, осталась довольна лечением, иначе вряд ли они сделали бы Уэстбери-Парк одним из бенефициаров траста, – заметил Гил.

– Да, пожалуй… – согласилась Хелен, хватаясь за малейший проблеск утешения.

Она закрыла папку и передвинула ее обратно на противоположный край стола.

– Должен признать, успешная работа