Моя мужская правда - Филип Рот

Полисмен продолжал торчать в дверях, не убирая револьвера. Ошибка, опять прокол. Я ни за что не должен был говорить ему о раздельном проживании, я ни за что не должен был говорить Розенцвейгу о романе с Карен, я ни за что не должен был говорить Морин: «Будь моей женой». Последняя оплошность — самая первая в списке по значимости.

Я добавил еще что-то по поводу сломанного замка и слесаря.

— Сейчас придет, — успокоил меня полицейский.

— Сейчас? Очень хорошо. Хотите, чтобы я предъявил водительское удостоверение?

— Оно при вас?

— В бумажнике. Можно достать?

— Валяйте, только медленно и без резких движений, — произнес он гораздо дружелюбней, убрал револьвер и вошел в комнату. — Я буквально на минуту вышел за кока-колой. Тут в холодильнике тоже есть, но по инструкции брать нельзя.

— Ну что вы! Никто бы и не заметил. Что каблуки стаптывать?

— Слесарь недотраханный, — буркнул он, глядя на часы.

Только теперь я толком разглядел полисмена и поразился его молодости: курносый мальчишка, каких полно на любой станции подземки, только с оружием и полицейским значком на форменной куртке. Чем-то похож на Барри Эдельштейна. Юный представитель закона старался не встречаться со мной глазами. То ли был смущен тем, что выхватил пистолет, будто герой вестерна, то ли задним числом раскаивался в грубости по отношению к невинному взрослому человеку, или чувствовал себя неудобно при свидетеле своего ухода с поста. Еще один представитель мужского пола, оконфузившийся при исполнении возложенных обязанностей.

— Значит, — полувопросительно сказал я и сунул под мышку дневник, — беру зубную щетку, кое-что еще и ухожу…

— Не обращайте внимание на матрас. — Мой полувопрос остался без ответа. — Конечно, это против инструкции, но уж больно противно он вонял. Я взял немного средства «Аякс» и немного «Мистер Клин». Поэтому матрас мокрый. Зато не пахнет. А пятен не будет, фирма гарантирует.

— Что вы, что вы, большое спасибо. Очень любезно с вашей стороны.

— Моющие средства я поставил на место — в шкафчик под кухонной раковиной.

— Прекрасно.

— «Мистер Клин» хорош в деле.

— Да, я слышал. Так я возьму вещички и пойду. — Мы стали почти друзьями.

— А ваша жена — кто? Актриса?

— Можно и так сказать.

— На телевидении?

— Нет, просто изображает всякое.

— На Бродвее?

— А где придется.

— Точно, чтобы пробиться на Бродвей, нужно время. Наверно, ей надоело ждать.

Я вошел в спальню, узкую клетушку, в которой теснились постель, столик с лампой и шкаф. Его дверца открывалась лишь наполовину — мешала кровать. Пришлось шарить на ощупь. На плечиках попалась ночная рубашка. «Ага, вот она, — не оборачиваясь, сообщил я оставшемуся в комнате полисмену, — жена так и говорила». Для натуральности со скрипом выдвинул ящик столика.

Консервный нож. В ящике лежал консервный нож. Зачем в спальне консервный нож? Ясное дело — банки открывать.

Вот как выглядел этот инструмент. Гладкая деревянная рукоятка дюймов двух с половиной в обхвате и около пяти длиной, закругленная на нерабочем конце. С другой стороны — металлический корпус наподобие небольшой зажигалки со стальным лезвием и небольшим зубчатым колесиком с припаянным к нему ключом вроде заводного. Устанавливаем приспособление горизонтально на краю консервной банки; с усилием вдавливаем лезвие в ее жесть; при помощи ключа вращаем колесико, зажав рукоятку в левом кулаке; при этом лезвие будет плавно перемещаться по краю ободка до тех пор, пока крышка не отделится от цилиндрической части емкости. Такие консервные ножи продаются в любом хозяйственном отделе и стоят от доллара до доллара с четвертью — впоследствии я специально обращал внимание на их наличие и цену. Производство компании «Эгланд», Бурлингтон, штат Вермонт. Консервный нож модели «Юлнор № 5» сейчас, когда я пишу эти строки, лежит передо мной на столе.

— Порядок? — спросил полицейский.

— Без проблем. — Я сунул в карман продукцию компании «Эгланд», задвинул ящик и шагнул в гостиную; Делия, урча, терлась о мои брюки. — Я готов.

— Матрас уже почти высох, верно?

— В лучшем виде. Еще раз спасибо. Уж простите — спешу, слесаря ждать не буду.

Я уже спустился на один марш лестницы, когда юный полисмен что-то крикнул с верхней площадки, свесившись в пролет.

— Не понял! В чем дело?

— А зубная щетка?

— Вот черт!

— Ловите!

Пришлось поймать.

Интерьер такси, в котором я добирался через весь город до Сьюзен, был оформлен на манер тюремной камеры, доставшейся многолетнему рачительному арестанту. Похоже, кстати, выглядит и комната послушного подростка в добропорядочном доме: семейные фотографии на рулевой панели, большой круглый будильник, пристегнутый кожаным ремешком поверх счетчика, дюжина простых карандашей в белом пластмассовом стаканчике, присобаченном скотчем к решетке, отделяющей пассажирские сиденья от водительского и вдобавок украшенной бело-голубыми фестончиками. Под самой крышей салона обивочными гвоздиками с золотистыми головками было запечатлено три имени: «Гарри, Тина, Роз»; видимо, имена детишек, нарядных и улыбающихся на фото около руля: день рождения, чья-то свадьба, бар-мицва. Шофер, человек в летах, по всей видимости приходился этим персонажам дедушкой.

При других обстоятельствах я не преминул бы поиронизировать над внутренним убранством машины (да и любой, думаю, не удержался бы от шуток на этот счет), но сейчас все мое внимание целиком занимал «Юниор № 5» компании «Эгланд». Шел эксперимент. Я свел кольцом большой палец правой руки с указательным; деревянная рукоятка мягко вошла в образовавшееся отверстие. Потом гладкую деревяшку обхватили остальные три пальца, и она очутилась внутри кулака.

Следующий этап: консервный нож чуть притоплен в вертикальном положении между сведенными ляжками. Сжимавший его кулак начал ритмическое движение: вниз-вверх.

Такси резко затормозило.

— Ну-ка, вылезай, — брезгливо буркнул шофер.

— Что случилось?

— Выметайся к черту! Ублажай себя где хочешь, только не в моей машине! — Из-под кустистых седых бровей на меня смотрели сердитые глаза с темными мешками под ними. Маленький человечек в толстом шерстяном свитере и пиджаке.

— Я же ничего такого не делал!

— Пошел вон, ты что, оглох? Не то получишь этой штуковиной по башке!

— Да объясните же, Христа ради, с чего вы взъелись? — спросил я, оказавшись на тротуаре.

— Грязный сукин сын! — И машина рванула с места.

Я остановил другое такси. И снова — не слава богу. Только устроился на заднем сиденье с консервным ножом в кармане и дневником на коленях, как водитель, молодой парень в рыжеватой бороденке, зыркнув в зеркальце заднего вида, воскликнул: