Золотой человек - Мор Йокаи

Михай взял Тимею за руку. Лицо его выражало глубокую печаль, и на сердце лежала тяжесть... Только бы узнать, о чем сейчас думает Тимея.

Ключ от письменного стола не выходил у него из головы. Если Тимея раскрыла его тайну, то сейчас ее отношение к супругу сходно с отношением обвинителя к обвиняемому, и над ним вершится беспощадный суд.

- А в Комароме вы с тех пор не бывали? - не удержался он от вопроса.

- Всего лишь раз, когда нужно было отыскать в вашем письменном столе договор со Скарамелли.

У Тимара кровь застыла в жилах.

Лицо Тимеи оставалось бесстрастным.

- Тогда нам следует возвратиться в Комаром, - сказал Михай. - Здесь все дела с продажей муки закончены. Теперь остается ждать вестей о дальнейшей судьбе товара, что находится в пути, но раньше зимы они вряд ли прибудут.

- Как скажете.

- А может, вы предпочли бы совершить путешествие в Швейцарию или Италию? Сейчас для этого самая благоприятная пора.

- Нет, Михай, мы и так слишком долго жили в разлуке. Давайте теперь побудем вместе.

Однако Тимея даже пожатием руки на дала понять, что она подразумевает под этим "побыть вместе".

У Михая не хватало духу ответить Тимее хотя бы ласковым словом. Одной ложью меньше!

Ему и без того с утра до вечера постоянно приходилось изворачиваться перед нею. Даже само молчание, когда они с Тимеей оставались наедине, и то было ложью.

Просмотр деловых бумаг занял время до самого обеда.

К обеду были званы гости: управляющий и его преподобие господин Шандорович.

Священник давно испросил для себя этой услуги: незамедлительно известить его о прибытии господина Леветинцского, дабы выразить ему свое почтение. Получив радостную весть, он тотчас же поспешил в усадьбу. На груди его красовался орден.

Едва переступив порог дома, его преподобие разразился торжественной проповедью, в коей превознес Тимара как благодетеля всей округи. С кем только он его на сравнивал: с Ноем, соорудившим ковчег, с Иосифом, спасшим народ от голодной смерти, с Моисеем, вымолившим манну небесную. Положив начало заокеанской коммерции мукой, Тимар, по мнению священника, превзошел все негоции, на которые когда-либо дерзала Европа. "Да здравствует гений, у которого даже первый блин и тот не выходит комом!".

Тимару пришлось выступить с ответным словом. Он говорил сбивчиво и нес всякий вздор. Его так и подмывало высмеять все эти выспренние речи: "Набрел я на эту идею вовсе не потому, что мечтал осчастливить вас; понадобилось отослать одного наглеца как можно дальше от некой юной красавицы. А если из всей этой несуразицы в конечном счете поучилось нечто путное, в том исключительная заслуга сей дамы, восседающей подле меня. Ну не смешно ли, право?".

За обедом царило веселье. Оба гостя равно знали толк в винах. Священник, невзирая на свой сан и вдовство, умел ценить женскую красоту и не скупился на комплименты в адрес Тимеи и Атали, а управляющий изощрялся в остроумии по этому поводу.

Шутливая пикировка, занятная болтовня двух старых весельчаков порой смешила даже Тимара, но всякий раз, как взгляд его падал на холодное лицо Тимеи, смех застывал на его устах.

Она свое веселое настроение оставила на сохранность где-то в другом месте.

Смеркалось, когда обед подошел к концу. Оба гостя озорными намеками поторапливали друг друга: пора, мол, и честь знать, супруг только что воротился из долгой отлучки, молодая жена заждалась, им небось поговорить меж собой не терпится.

- Да уж, если уйдут - хорошо сделают! - шепнула Тимару Атали. - У Тимеи по вечерам такие сильные головные боли, что она по полночи не спит. Смотрите, как она бледна!

- Уж не больны ли вы, Тимея? - ласково спросил Тимар жену.

- Нет, у меня ничего не болит.

- Не верьте ей! - вмешалась Атали. - С тех пор, как мы обосновались в Леветинце, ее терзают чудовищные головные боли. Нервное расстройство от напряженной умственной работы и от здешнего нездорового воздуха. На днях я нашла у нее седые волосы. Сама-то она нипочем на признается, что ей худо, пока вовсе на свалится. Но и тогда от нее слова жалобы не услышишь.

Тимар испытывал в душе муки грешника, подвергаемого пытке. И у него не хватало духа сказать жене: " Если ты страдаешь от боли, позволь мне ночевать подле тебя, чтобы я смог ухаживать за тобою!".

Нет, нет! Он опасался произнести во сне заветное имя Ноэми; женщина, которая ночами не спит от мучительных болей, услышала бы его.

Ему должно бежать супружеского ложа...

На следующий день они почтовой каретой выехали в Комаром. Сначала Михай сидел в карете, напротив дам. Путешествие протекало на редкость скучно: поля повсюду в Банате были уже убраны, и зеленела лишь кукуруза да бескрайние заросли камыша. Дорогой путники не перемолвились ни словом; все трое напряженно боролись со сном.

К концу дня Тимар, не в силах более выносить немой взгляд Тимеи, ее загадочное, не выдающее своих чувств лицо, сказал, что хотет курить, и пересел в открытую часть кареты к кондуктору, впредь так и сохранив за собой это место.

Когда они останавливались на постой, Тимару приходилось выслушивать раздраженные тирады Атали по поводу скверных дорог, дикой жары, полчищ мух, неимоверной пыли и прочих дорожных неудобств. Харчевни все до одной отвратительны, еда - в рот не возьмешь, постели неудобные, вино кислое, вода грязная, рожи вокруг разбойничьи, она всю дорогу больная, тошнота и жар замучили, голова раскалывается... А каково Тимее, с ее-то нервами?

Эти недовольства Тимар вынужден был выслушивать на каждой остановка. Но от Тимеи он не услышал ни единого слова жалобы.

Когда они наконец прибыли домой, госпожа Зофия встретила их упреками: она, мол, тут поседела от одиночества. На самом-то деле она пожила в свое удовольствие, целыми днями ходила по дворам да занималась пересудами.

Переступив порог своего дома, Тимар испытал жгучий трепет. Чем станет для него этот кров - адом или раем? Сейчас раз и навсегда выяснится, что скрывает этот бесстрастный лик за своей мраморной холодностью.

Он поводил Тимею в ее комнату, где она передала ему ключ от письменного стола.

Тимар знал, что Тимея открывала стол, когда ей понадобилось отыскать договор.

Письменный стол, а точнее, бюро было старинной работы; верхняя часть его закрывалась выпуклой решеткой типа оконных жалюзи, решетку эту можно было поднять наверх, и под ней находились всевозможные ящики. В ящиках побольше Тимар хранил договоры, в маленьких - ценные бумаги и драгоценности. Самый шкаф представлял собою металлический сейф, выкрашенный под красное дерево, а замок у решетки был с секретом: ключ свободно поворачивался в обе стороны, но замка не отпирал, если не знать, в какой момент надобно прекратить поворачивать ключ. Тимея этот секрет знала, так что имела доступ в каждое отделение; выдвинуть ящики труда не составляло.