Город, который забыл, как дышать - Кеннет Дж. Харви

Звезды росли и тяжелели, словно опускались все ниже. У воды вспыхнули пять синих прожекторов, в их свете стали видны тысячи перекрещивающихся над заливом тоненьких красных лучиков. Постепенно красные нити тускнели, а звезды становились ярче.

Диски на холмах и на вершине утеса разгорались зеленым электрическим светом. Старушка беспокойно взглянула на залив. Красные нити истончались и таяли с каждой секундой, вот они уже почти исчезли.

Внезапно яркая оранжевая вспышка прорезала темное небо над Порт-де-Гиблем. Что-то вроде метеорита беззвучно ударило в крышу одного из домов, не причинив, кажется, никаких повреждений.

Мисс Лэрейси вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть. Голова сразу закружилась. Еще один янтарный «метеорит». Мчится прямо на старушку. Мисс Лэрейси замерла, ноги одеревенели. Оранжевое пятно пронеслось мимо, к дому у самой воды. «Там же Масс Дровер жил», — сообразила мисс Лэрейси. Она думала, что «метеорит» останется внутри, как и тот, первый, но нет. Из дома Масса Дровера янтарный клубок направился к рыбозаводу, потом покружил над мысом и полетел в глубь залива. Третий упал на дом в Порт-де-Гибле, прошел сквозь крышу и исчез.

На берегу заработал громкоговоритель. Диски на холмах понемногу померкли. Красные нити над водой зажглись было с новой силой, но синие прожекторы отключились, и снова настала ночь. Тишина. Только волны бьются о скалы. У подножия мыса в воздухе кружится белая пена. А ветра нет. «Чего это море разбушевалось?» — спросила себя мисс Лэрейси. Она подождала, пока нахлынет следующий вал, но напрасно. Море успокоилось, вспышки тоже пропали. «Вот уж чудеса расчудесные», — пробормотала старушка. Она направилась было к сирени, чтобы окунуть лицо в душистые грозди, и тут оцепенела от неожиданности.

— Матерь Божья!

Под деревом стояла маленькая девочка. Керосиновая лампа на ступеньке окутывала тщедушное тельце оранжевым сиянием.

— Здравствуй, — тихо сказала девочка.

— Ну и напугала ты меня, барышня. Чего это ты бродишь в такой час?

— Ничего. Так просто. Умерла, вот и брожу. Как всегда.

Мотылек дорвался-таки до пламени, лампа вспыхнула ярче.

— Ты какой дух? Добрый?

— Не знаю.

— Там, где ты сейчас, любят тебя?

Еще один мотылек пролетел совсем низко над лампой, пламя заколыхалось, на лице девочки заплясали оранжевые блики. Из-за них мисс Лэрейси никак не могла разобрать, улыбается ребенок или хмурится.

— Не знаю, — повторила девочка.

— Ты в тот мир одна попала или с кем из родных? — спросила старушка и сунула руки в карманы платья.

— С папой.

— А он тебя утешил, приголубил?

— Нет.

— Значит, не успокоилась душа твоя. Ты теперь зло несешь. — Мисс Лэрейси вытащила из кармана два камушка, подняла над головой и пощелкала ими, как кастаньетами. Другой рукой она схватила рыбий плавник и рассекла им воздух, сделав движение в сторону призрака.

— Что это ты делаешь? — засмеялась девочка, но быстро погрустнела. Улыбка на ее лице сменилась отчаяньем, и гостья растворилась в ночи.

Мисс Лэрейси разволновалась. Призраки без причины не грустят. В этом почти всегда виноваты живые.

Джозеф так углубился в созерцание тьмы за окном, что не сразу обратил внимание на странный звон. Словно соприкоснулись края бокалов, словно лучи света вдруг обрели звучание. Он вслушался. Нет, это не звон, скорее, шелест крыльев сказочного существа. Он попытался определить источник звука и не смог. Но что-то упрямо звало Джозефа, тащило на поверхность, заставляло вынырнуть из тьмы.

Он повернул голову, еще не осознавая того, что делает. На стуле у кровати сидела женщина. Она, казалось, сверкала и переливалась во тьме, губы ее двигались. Вот кто издавал этот звук! Женщина нежно и тихо пела, глядя на Джозефа. Он узнавал и не узнавал эти глаза, а женщина смотрела так, будто Джозеф был чем-то большим, чем казалось ему самому. Слова завораживали, мелодия качалась, словно кораблик на волнах.

Джозеф сразу понял, что он чем-то связан с этой женщиной. Какая она красивая! Красивей всех на свете. Нет ничего дороже этого голоса, этого лица, пусть даже они совсем не похожи на те, что сохранились в памяти. Жена. Нет, эта женщина не может быть его женой. Таких жен не бывает. Она так чудесно поет, она такая таинственная. И все же такая родная.

Над койками реанимационного отделения звенела песенка:

Мне было отроду полдня,

Меня лелеяла родня.

Но колыбель не для меня,

И я пустилась в путь.

Полсотни тысяч миль пешком.

Вы не слыхали о таком!

А мне по тучам босиком

— Что пару раз чихнуть.

Ким баюкала Тари и успокаивалась сама. Она погладила дочь по щеке. Что за чудо — спящий ребенок! Слова лились прямо из сердца:

Я завела себе щенка.

Он был не больше ноготка,

Но прыгал выше маяка

И мне служил конем.

Видали вы такого пса

С ушами, словно паруса?

Я целый мир за полчаса

Объехала на нем.

Раньше Ким никогда эту песню не пела, разве что изредка мурлыкала мотив. Сегодня все слова припомнились неожиданно легко, как будто бабушка Ниари сидела рядом и подсказывала. Она часто пела эту песенку для маленькой Ким. Так уютно было забраться под одеяло в кресло-качалку, слушать, как трещит огонь в камине и потихоньку засыпать.

Ким допела и подумала: «Куда деваются волшебные детские сны, когда мы вырастаем?» И тут же начала «В веселом городе Дублине». Когда Ким была маленькой, она думала, что песня называется «В веселом городе гоблинов». «В веселом городе Дублине, девчонки все — загляденье…» — пела она. Потом еще: «О милый, милый Дэнни, зовут, зовут волынки». Старые ирландские баллады, позабытые, казалось, навсегда, одна за другой возникали в памяти. А вместе с ними бабушка и мама. Да, мама тоже пела эти песни.

Закончилась баллада про Дэнни, и в комнате стало необыкновенно тихо, только попискивали мониторы. Ким снова запела: «Ночь тиха, ночь нежна. На волнах спит луна. Только девушка…» Ким заметила, что Джозеф открыл глаза. В черном стекле над ним отражалась палата с разноцветными огоньками приборов. В глазах у Джозефа блестели слезы.

«Спите сла-адким сно-ом, спи-ите сла-адким сном».

Джозеф смотрел на нее, не мигая. Ким повернулась к дочери. На тоненьких детских пальчиках желтели пятна. Ким сначала подумала, что Тари разукрасилась фломастером, но оказалось, это йод. Несколько дней назад девочка нарисовала Ким и Джозефа, они стояли рядышком и держались за руки. Тари принесла рисунок и сказала: «Гляди, мам. Вот как будет». Ким тогда ужасно расстроилась, молча взяла картинку и спрятала в сумочку. С тех пор она так и не придумала, что с ней делать. То ли отнести на работу и повесить у себя в кабинете, то ли отдать Джозефу. В конце концов, Ким просто решила носить картинку с собой. Она открыла сумочку, нашла во внутреннем кармашке аккуратно сложенный листок и показала его Джозефу.