Город, который забыл, как дышать - Кеннет Дж. Харви

Он прослушал сообщения на автоответчике мобильного телефона. Ничего срочного. Томпсон вернулся в больницу и заглянул в ординаторскую. Там работал телевизор. На темном экране мелькали дома, очевидно, показывали Уимерли. Из четырех врачей только двое повернули головы, когда Томпсон вошел.

— Какие новости? — спросил он и с тоской посмотрел на автоматы для продажи еды. Сейчас бы шоколадный батончик! Но полочки за стеклом были пусты, всё уже подъели до Томпсона. Ни тебе бутербродов, ни шоколадок, ни чипсов, ни даже жвачки.

— Как ни странно, никаких, — ответила молоденькая очкастая врачиха с длинными волосами, забранными в хвостик. Она заложила руки за голову и откинулась на спинку дивана, не отрывая глаз от телевизора. — Новых больных не поступало. Тела в бухте больше не ищут. Вертолеты улетели. Репортеры, конечно, говорят, что всю технику просто перевели в открытое море. Один журналист якобы перехватил телефонный разговор военных. Он, правда, ничего не понял, но вроде в океане нашли какую-то очередную пакость. — Врачиха повернулась и посмотрела на Томпсона с таким видом, словно ждала от него какого-то заключения. Но что тут скажешь?

— А вы как думаете? — спросила она.

— Может, все уже кончилось? — предположил доктор.

— Сплюньте, — ответила врачиха и трижды постучала по деревянной ручке кресла.

В коридоре на шестом этаже было тихо, из палат струился мягкий голубоватый свет. Томпсон присел на стул в сестринской, надел очки для чтения и начал просматривать истории болезни. Он аккуратно выписал на отдельный листок фамилии всех, кто страдал угнетением дыхания. Восемьдесят девять человек. Томпсон достал карманный компьютер и сверился со списком утопленников, который командор Френч прислал по электронной почте. Мимо прошел врач-практикант, наверное, поставили на ночное дежурство. Парень был обут в белые кроссовки на мягкой подошве. Он сочувственно улыбнулся Томпсону и спросил:

— Вы домой-то хоть иногда заглядываете?

— Домой? — переспросил доктор. — А это где? — Он оторвался от бумаг. — Ничего-ничего, скоро тоже забудете.

Практикант хихикнул и ушел в перевязочную. «Как быстро человек ко всему привыкает, — подумал Томпсон. — Парень даже маску перестал носить — услыхал, что заболевание не вирусное. А вот о том, что у инфекции может быть длительный инкубационный период, и знать не хочет. Интуиция. Здесь, в больнице, совсем другой мир. Без интуиции здесь нельзя, а достается она потом и кровью. Хотя как раз с кровью вся эта кутерьма вроде пока не связана».

Томпсон снова вернулся к спискам. Он обвел кружочком девичью фамилию Донны Дровер. Веллс. Потом нашел Томаса Веллса в списке утонувших. Дэрри Поттл. Томпсон проглядел список и наткнулся на имя Обри Поттл. Обвел. В конце концов, совпали почти все фамилии. Доктор никак не мог взять в толк, что бы это могло значить. Он снова прошелся по столбцам. Где же связь между утопленниками и больными в палатах на шестом этаже? Донна Дровер все еще в коме. Томпсон заходил к Дэрри Поттлу, тот бормотал то же самое, что и Донна пару дней назад: «Вода». Доктор принес воду со льдом, но парень пить не стал. Он медленно протянул руку, взял стаканчик и вылил себе на лицо. Потом закрыл глаза и сложил губы трубочкой, словно грудничок.

Томпсон встал со стула, потянулся и зевнул. Вот так разминка для мозгов! Он посмотрел на длинный пустой коридор, на двери палат, и решил проведать Дэрри еще раз. Доктор шел, прислушиваясь к своим тихим шагам и писку мониторов. Ни одной свободной койки не осталось. А в самый бы раз прилечь и вздремнуть минуточек шестьдесят! Раньше Томпсон часто так делал. Вид пустой больничной кровати его успокаивал. Полумрак, белые стены, белая высокая кровать, белые простыни заправлены без единой морщинки. Вот оно, простое человеческое счастье. Ишь, разбежался. В больнице теперь лежать негде.

Томпсон подошел к палате Дэрри и остановился в дверях. Шесть кроватей, шесть пациентов. Трое мужчин, три женщины. Никто не шевелится, все спят. Мужчины и женщины. А детей нет. Доктор никак не мог ухватить мысль за хвост.

«В чем разница между детьми и взрослыми?» — спросил он себя. Ну, во-первых, в размере. Дети меньше. Хотя вряд ли это важно. Словарный запас беднее. Дети больше играют. Не работают. Нет у них работы. Мир они видят по-другому.

Хорошо. По-другому. А как? Они не испорчены. Нет, это банально. Они говорят то, что думают. Что видят, о том и говорят. Они честнее, бесхитростнее. Почему? Они принимают все за чистую монету. Почему? Их воображение не знает границ. Их сознание открыто для новой информации. Почему? Потому что они еще не научились не верить.

Клаудия осторожно пробиралась через свой двор, держа в руках лист фанеры с миниатюрными домиками. Тьма стояла непроглядная. Приходилось ступать очень осторожно, а порой даже задерживать дыхание: не дай бог наклонить фанерку. Это был тот самый глиняный макет Уимерли, который Клаудия так долго лепила. Пройдя между елями, она вышла на дорогу и минут через пятнадцать добралась до церкви. Черная крыша поблескивала в призрачном свете луны. Вот и Хрыч-лейн, уже виден океан, справа показалось кладбище. Здесь всегда так тихо. Дорога пошла под уклон, Клаудия нащупала между деревьев тропинку к обрыву. Пришлось нагнуться, чтобы еловые лапы не смахнули городок.

Один человечек все-таки опрокинулся. Даг Блеквуд. Клаудия остановилась, подняла фигурку старика и бережно прислонила к заборчику, за которым были разложены Блеквудовы поделки. Несколько домиков съехали набок, и она вернула их на место. Зато малюсенькие деревца так уцепились друг за друга, что даже не шелохнулись.

Клаудия вышла на опушку. Земля тут ужасно неровная. А под ноги смотреть никак нельзя, надо следить за городком. Вот и обрыв. Снизу доносится рев прибоя, остро пахнет водорослями. Клаудия глянула туда, где по камням разбегается белая пена.

Клаудия вытянула руки вперед, фанерка затрепетала, словно уже парила над морем в воздушном потоке. Руки задрожали, щит накренился. Игрушечная лошадка полетела в пропасть, следом корова, две мужские фигурки и одна женская упали навзничь и безропотно заскользили к краю, не зная, что их ждет.

Клаудия хрипло закричала и резко встряхнула лист. В воду посыпались белые изгороди, машины, грузовички. Первым упал домик Дага Блеквуда — он стоял ближе всего к океану. Следом полетели дома у бухты, потом лес между верхней и нижней дорогами. Предпоследним исчез в глубине дом Критча и наконец дом Клаудии. Она закричала еще громче, так, что слышно было и в Порт-де-Гибле. Малюсенькие фигурки не оставляли даже кругов, даже ряби на черных валах. Городок канул в бездонную морскую пропасть.

Осталась только фанерка. Руки больше не дрожали. Клаудия перестала кричать, подняла лист к губам и сдула пыль от клея. В воздухе повисло серое облачко.

Дага Блеквуда от больниц всю жизнь трясло. Он провел ночь в неудобном кресле посреди приемного покоя. То и дело клевал носом, но выспаться как следует так и не удалось. Джозеф и Ким остались в палате с Тари. А для старика места уже не хватило. «Вы ее дедушка?» — спросила Дага медсестра. Он рассмеялся и ответил: «Нет, я ее крестная фея». Ну и чего добился? Торчи теперь как пень в коридоре. А хоть бы и в коридоре. Все равно, пока Тари не поправится, никуда он отсюда не уйдет. «Ничего, — усмехнулся Даг. — У нас демократия. Сиди, где хочешь, лишь бы под ногами не путался».