Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

В предшествующем повествовании Суздальской летописи подобных ярких рассказов, посвященных прославлению Десятинной иконы Божией Матери и вообще киевских святынь, мы не встречали. Более того, стоит напомнить, что всего несколькими неделями раньше Десятинная церковь, в которой и находилась чудотворная икона, столь же почитаемая в Киеве, как Владимирская во Владимире, была подвергнута осквернению и жесточайшему разграблению ратью одиннадцати князей. Но теперь, когда Киев перешёл в руки князя Андрея, когда здесь сел на княжение его младший брат, киевские святыни стали и его, Андрея, святынями. И владимирский летописец чутко уловил это и поспешил прославить «Богородицу Десятинную» точно так же, как раньше он прославлял Владимирскую икону.

Поход князя Мстислава Андреевича «за Волок» зимой 1166/67 года, то есть ещё при жизни Ростислава Киевского, привёл к очередному обострению суздальско-новгородских отношений. Пушными богатствами Севера прежде почти монопольно распоряжались новгородские купцы. А ведь меха на протяжении многих веков были главным предметом русского экспорта и главным источником богатства и для князей, и для их приближённых, и для предприимчивых купцов. Русские бобры и куницы исключительно высоко ценились и в Византии, и на Арабском Востоке, и в Западной Европе. Что уж говорить о соболях, горностаях и полярных песцах! Ещё отец Андрея князь Юрий Владимирович пытался заполучить в свои руки «заволоцкую» дань и в 1149 году посылал против новгородских «данщиков» своего подручника — князя Ивана Берладника. Но то была единичная, по сути пиратская акция. Андрей и здесь продолжил политику отца, но придал ей гораздо больший масштаб. Именно после похода 1166/67 года ему, по-видимому, удалось распространить свою власть на отдельные территории на Северной Двине, о чём мы достоверно знаем из новгородских источников. «Двиняне» «дашася» князю Андрею Суздальскому, то есть стали платить ему дань, сообщается в «Слове о Знамении Пресвятой Богородицы» — памятнике хотя и относительно позднем, первой половины — середины XIV века, но дающем исключительно важные сведения по нашей теме. Примерно тогда же под власть Андрея перешли земли вокруг озера Лача, или Лаче, на реке Онеге (на юго-западе нынешней Архангельской области). Сюда кем-то из владимирских князей — а может быть, даже самим Андреем — был сослан знаменитый Даниил Заточник, автор «Слова», или «Моления», который, сетуя на свою горькую участь, прямо противопоставлял Лаче-озеро княжескому Боголюбову:

— Зане, господине, кому Боголюбиво, а мне горе лютое… Кому Лаче озеро, а мне, на нём сидя, плач горький…,[133]

А ведь то были прежние новгородские волости. Так что у соперничества Суздаля и Новгорода на рубеже 60–70-х годов XII века, помимо политических, имелись и вполне ощутимые экономические причины.

Отдельные эпизоды этого соперничества известны нам благодаря источникам новгородского происхождения. А потому на всё происходящее мы вынуждены смотреть по большей части глазами новгородцев.

Так, археологами обнаружено письмо, написанное на бересте неким новгородским чиновником Саввой, которому были поручены сбор и последующее распределение «заволоцкой» дани (в реестре новгородских берестяных грамот это письмо значится под № 754). Савве собрать дань не удалось, а почему так произошло, он и рассказал своим адресатам. Для нас его грамота замечательна прежде всего тем, что в ней упомянуто имя Андрея — героя нашей книги.

Карта 4. Новгородская земля во второй половине XII — начале XIII века (по А.Н. Насонову)

«От Савы покланяние к братьи и дружине», — начинает автор грамоты, а затем сообщает, что его покинули люди, которым надлежало «исправить», то есть собрать, остаток дани до осени и «по первому пути» послать дань в Новгород, а самим отбыть прочь. Но тут некий Захарья (в котором исследователи не без оснований видят новгородского посадника Захарию, казнённого зимой 1167/68 года) через присланного им человека клятвенно («в вере») потребовал — видимо, от людей Саввы: «Не давайте Савве ни единого песца с них собрать», — обещая во всём разобраться самому. Люди ушли. Савва же остался. «Потом пришли смерды, — продолжает автор грамоты. — От Андрея мужа приняли, и [его] люди отняли дань». Упомянутый Андрей — это, очевидно, суздальский князь, который и прислал сюда своего человека за данью. Впрочем, Савву больше волнует то, как будет воспринято случившееся в Новгороде. Восемь человек, находившихся под началом некоего Тудора, продолжает он, «высягли», то есть вырвались (или, возможно, вышли из повиновения?), и Савва просит отнестись к ним с пониманием. А на внутренней стороне грамоты приписка, сообщающая о князе — надо полагать, пока ещё пребывающем в Новгороде Святославе Ростиславиче: «А сельчанам своим князь сам от Волока и от Меты участки дал. Если же, братья, вины люди на мне не ищут и будет дознание, то я сейчас с радостью послал бы грамоту».

Упоминание Захарии (если речь действительно идёт о новгородском посаднике) и, особенно, князя позволяет датировать грамоту временем не позднее сентября 1167 года, когда Святослав был изгнан из Новгорода[134]. Как выясняется, неудача миссии Саввы была вызвана прежде всего конфликтом в самом Новгороде между различными боярскими группировками, к одной из которых принадлежал автор письма, а к другой — новгородский посадник. Попытка Захарии передать сбор дани в другие руки привела к тому, что Новгород и вовсе лишился её. Надо полагать, что зимой 1167/68 года, когда новгородцы жестоко расправятся с посадником и его сторонниками, Захарии припомнят и этот его промах. Примечательно, что грамота Саввы была найдена в районе древней Прусской улицы так называемого Людина «конца» Новгорода. (Новгород изначально делился на четыре, а затем на пять «концов», то есть обособленных районов.) Именно на Прусской улице располагался двор нового новгородского посадника Якуна, главного политического противника и недоброжелателя Захарии, бывшего, очевидно, инициатором расправы с ним. Сам же Захария обитал на так называемом Неревском «конце» города, где обосновались и его сторонники. Так что противостояние враждующих боярских группировок в Новгороде носило ярко выраженный территориальный характер, и письмо Саввы — одно из подтверждений тому.[135] Как видим, суздальские князья умело использовали противоречия внутри самого Новгорода.