Охотник на вундерваффе - Владислав Морозов

Да, на фронте постоянно появлялись образцы новых немецких танков и самоходок, которые мы обычно осматривали уже в горелом, дырявом или лежащем кверху днищем виде, понимая (перефразируя стратагеммы времен «культурной революции» товарища Мао), что поток железа, идущий с востока, медленно, но верно давит аналогичный западный поток.

А словно соревнующиеся на тему «кто раньше соскочит с карающего конца» гитлеровские союзники, вроде румын и болгар (ведь даже такая ненавидящая большевиков гнида как гордый финский маршалок К. Маннергейм предпочла сдаться, выторговав наивыгоднейшие для себя условия, прямо-таки в стиле средневековых феодалов) в это же время охотно передавали нам вполне исправные образцы немецкой техники. И приходилось прыгать в «Дуглас» и, периодически борясь в провалах «воздушных ям» с подступающей к самому кадыку блевотиной (минус всех тогдашних авиаперевозок), лететь в какой-нибудь, только что освобожденный Бухарест, там грузить трофейные «изделия» на платформы и тащить их в Кубинку по железной дороге военного времени со всеми ее неизбежными проблемами в виде заторов и взорванных мостов. Мы практически весь 1944 год вели откровенно цыганскую жизнь, перемещаясь по Восточной Европе в автомобилях, поездах и самолетах. Радость в этом была только одна – меня практически не заставляли писать никаких бумажек. Благо для этого в нашей группе имелись офицеры. Особенно невесело было младшему лейтенанту Араму Асояну, который по-русски говорил правильно и почти без акцента, хоть и армянин, а вот с грамматикой русского языка дружил, откровенно говоря, не очень. Ну не научили его этому ни до войны, в родном Ереване, ни в Омске, в танковом училище ускоренного выпуска. А в ГАБТУ начальство всегда требовало от подчиненных грамотных рапортов.

Явление летом на Сандомирском плацдарме новых, но уже не первых «Королевских Тигров» тоже не прошло мимо нас, хотя после прошлогодней истории с пресловутым «Белым Тигром» особо и не удивило.

Короче говоря, было много всего, и интересного, и не очень. Наши метания на передовую сопровождались постоянными московскими салютами по случаю взятия очередных городов (названия всех этих венгерских, австрийских, словацких, польских и немецких местечек и райцентров я потом больше не слышал никогда в жизни), которые мы наблюдали по возвращении в столицу.

Кроме возни с трофейной техникой, нам хватало работы и с нашими новинками, которые в тот год появлялись одна за другой, – «Т-34–85», «Су-85М», «Су-100», «ИС-1», «ИС-2», «ИСУ» на его шасси тех же «ИСов». И для обеспечения фронтовых испытаний всех этих агрегатов мы тоже неоднократно выезжали на фронт, поскольку людей в ГАБТУ, как всегда, недоставало.

Вот и в новом, 1945 году, когда немцы, собрав последнее, что имели, и слегка оборзев, немного наваляли союзничкам в Арденнах, устроив им веселенькую «Стражу на Рейне», а наши по просьбе англичашек и америкашек выдали раньше времени свою «ответку» в виде Висло-Одерской операции, мы неожиданно оказались в составе войск 1-го Белорусского фронта километрах в семидесяти восточнее Бреслау, который теперь считается исконно польским и именуется Вроцлавом, среди заснеженных перелесков, деревень и аккуратных тамошних поместий, которые немцы называют «фольварками».

Впереди были достаточно быстро взятые нашими танкистами и оттого не сильно разрушенные городки Думбург (позднее переименованный поляками, на свой манер, в Дмыхалов) и Вурстдорф (его пшеки на правах победителей тоже перекрестили в Колбасков), а за ними железнодорожный и автомобильный мосты через впадающую в Варту реку Просна и путь на Бреслау (я-то знал, что этот город с его серьезной обороной будет обойден нашими войсками и его гарнизон будет очень долго сидеть в полном окружении) и дальше за Одер, в самое «логово зверя». Причем, судя по всему, оба эти моста наше командование намеревалось захватить целыми и невредимыми, во что, откровенно говоря, слабо верилось.

Мы оказались на этом участке фронта в качестве «технического обеспечения» при испытаниях новой техники – на фронт, для усиления 1-й гвардейской танковой армии как раз прибыли два свежих тяжелых самоходных артполка (1013-й и 1014-й), оснащенных только что полученными с заводов «ИСУ-152» и «ИСУ-122» последних производственных серий. И «наверху», как обычно, требовался отчет о том, как поведут себя эти уже слегка доработанные с учетом применения на фронте машины в боевой обстановке. Я так понимаю, для того, чтобы либо вставить конструкторам и производственникам штырь в одно место (и без вазелина) либо писать на них новые представления на ордена и Сталинские премии.

Когда мы достигли фронта вслед за самоходчиками, появились расплывчатые сведения разведки о том, что немцы, похоже, готовят именно на этом направлении контрудар, да еще и предположительно с помощью каких-то новых танков. Последнее обстоятельство не могло не нервировать. Тем более что наша авиаразведка якобы действительно засекла подвоз и выгрузку на немецкой стороне многочисленной тяжелой техники. Конечно, авиаторы свой хлеб ели не зря и несколько прибывших эшелонов смогли уничтожить, но уверенности в том, что было перемешано с землей именно то, что требовалось, ни у кого быть не могло.

В общем, был поздний вечер, с темного неба сыпался легкий снежок. На западе, где километрах в десяти, был фронт, как-то довольно лениво гудела и бухала канонада. Никитин приказал нам разместиться на ночлег в одном из почти не пострадавших во время недавних боев фольварков, юго-восточнее Вурстдорфа. Он уже был обжит какими-то тыловиками наступавшей на этом направлении 1-й гвардейской танковой армии, которые даже успели развернуть во дворе полевую кухню. Так или иначе майор Никитин сумел отвоевать для постоя нашей группы пару комнат в одном из флигелей фольварка. По-моему, там раньше жили батраки из числа «восточных рабочих» или что-то типа того. Впрочем, спросить было некого – и владельцы фольварка, и вся их «дворня» слиняли нах фатерлянд накануне подхода линии фронта.

Помимо нас, вокруг было полно воинских частей и, кроме наших «Студера» и «Виллиса», в истыканном воронками окрестном леске торчало штук сорок различных автомашин, включая хозяйство какого-то медсанбата и остановившуюся на ночлег колонну, везшую боеприпасы.

Наши водители, Сигизмундыч и сержант Терентий Смирняга, просидевшие за баранкой целый день, сомлели, едва попав в тепло, и Никитину ничего не оставалось, кроме как разрешить им отдыхать. Оба заснули на узких койках даже не раздеваясь – на фронте от таких излишеств отвыкаешь быстро.

Именно поэтому перетаскивать в тепло наиболее важное оборудование, оружие и боеприпасы из кузова «Студебекера» пришлось мне, Татьяне и Асояну. Я был последним и теперь медленно топал в сторону нашего флигеля, таща на спине зеленый железный ящик с рацией «А-7», два автомата «ППС» на плече и в руках так называемый «стальной нагрудник «СН-42» для инженерно-штурмовых подразделений» (эта, когда-то выменянная на литр трофейного шнапса кираса была очень полезной вещью в ситуации, когда надо ползком или перебежками, под пулями и осколками, добираться по полю боя к какому-нибудь подбитому танку для того, чтобы закрепить на нем трос для буксировки).

Было тяжело, но я знал, что это крайняя ходка и больше на мороз никто из нас не пойдет. Пожрем чего бог послал, умоемся и сколько-нибудь да поспим в тепле и относительном бивуачном уюте. Я шел вдоль колонны присыпанных снегом тентованных «Студеров» со снарядами, которые были рассредоточены вдоль обочины дороги. Тамошний часовой, который вместо хождения туда-сюда на холоде предпочитал бодрствовать в кабине замыкающего колонну грузовика (подозреваю, что, явись сейчас какой ни есть проверяющий, его бы сурово вздрючили и вывернули мехом внутрь, но все их начальство, включая разводящего, похоже, тоже дрыхло без задних ног) уже запомнил нашу группу в лицо и даже не соизволили взглянуть в мою сторону.