Большой облом - Владимир Хачатуров

Наблюдение шестое. Размеры икон – никакого стандарта! Кто каким хотел, таким и пользовался. Есть подозрение, что эта свобода является результатом жесткого ограничения в сюжетах и их композиции.

Наблюдение седьмое, глумливое. Клейма на иконах (эти своеобразные «книги» для неграмотных) ассоциируются с комиксами и склоняют к предположению о древнерусском происхождении этого буржуазного непотребства.

Наблюдение восьмое, ставшее темой для бурной дискуссии. Влияние раскола на русскую иконопись XVII века, ее уход в орнаментальность, формализм, эстетизм в ущерб религиозному содержанию.

Нет смысла скрывать, что не только последнее наблюдение генерала дало повод для отповедей, проповедей и внутрицеховых препирательств. Ни одно не прошло незамеченным, не опровергнутым, не разбитым в пух прах. Особенно шокировало искусствоведов не приведенное нами наблюдение о неимоверном количестве матерей у одного-единственного Иисуса Христа.

– Товарищ генерал, мать у него была одна, – доводил до сведения комитетчика инок Гермоген. – А вот изображений ее – множество. Для ясности, возьмем вас, вашу мать и фотографии вашей матери. Вряд ли на всех фотографиях она получилась в одной и той же неизменной позе. Наверняка на одних стоит, на других сидит, где одна, где в обществе, а где и с вами на руках. То же самое и с иконами Богоматери…

Далее воспоследовал ликбез по элементарной иконографии, в частности по изображениям Девы Марии, пополнивший чекистские представления генерала такими понятиями, как Оранта, Одигитрия и Елеуса (она же – «Умиление»). Тема Богородицы возникла отнюдь не случайно. Коллекция Кульчицкого оказалась коллекцией икон Богоматери. Прочие небожители присутствовали в ней только в силу необходимости – в деисусном чине. Стало быть, кроме Иисуса Христа, Иоанна Предтечи и отдельных архангелов с ангелами, донимать молитвами было некого. Странность, которую искусствоведы объяснили национальным происхождением владельца коллекции. Дескать, поляки верят не столько в Бога, сколько в Матерь Божью. Особенно – в Ченстоховскую, иначе именуемую Черной Мадонной. («Ясно, негритянка из Эфиопии», – решил про себя Копысов, но вслух свою догадку не высказал). Кстати, список этой иконы присутствует в коллекции. И список, судя по всему, не первой молодости. Склонная к категоричным выводам доктор Млеева полагает, что написан он никак не позже X века, если не раньше.

– Десятого? – не поверил своим ушам генерал Копысов. – Вы что же, хотите сказать, что коллекция действительно ценная, не паленая и на самом деле стоит… больших денег?

Казалось бы, простой вопрос, а сколько разногласий в искусствоведческих кругах вызвал. Млеева заявила, что коллекция бесценна. Архитравский уклончиво объяснил, что затрудняется с атрибуцией, поскольку времени для обоснованного стилистического анализа было слишком мало, но если ему предоставят хотя бы недели две, то… А инок Гермоген, как какой-нибудь циничный материалист, и вовсе отказался ответить, пока у него на руках не окажутся заключения технической экспертизы, в особенности данные нейтронно-активационного, рентгенографического и макрофотографического анализов. И тут опять завязался спор, на этот раз о преимуществах иконографического и иконологического анализов и их главенствующей роли в деле определения подлинности памятников искусства. Имена авторитетов сыпались как божественные дары из рога изобилия или несчастья из ящика Пандоры. Генералу Копысову казалось то так, то этак. Радовало одно, что имена все были хорошие, понятные, русские: Бухарев, Успенский, Лазарев, Алпатов, Анисимов… В крайнем случае, славянские – Грабарь, – что тоже неплохо.

Технические эксперты обещали дать предварительное заключение не позже чем через сутки. Однако было ясно, что провести плодотворную экспертизу украдкой нереально. Следовало подумать о том, как нейтрализовать частного владельца коллекции. До крайностей доходить генералу не хотелось, но сенсации, судя всему, по было не избежать. Так что агентурная кличка заместителя прокурора Угорского, предусмотрительно выкопанная Копысовым в центральном архиве, пригодилась. Один звонок, одно слово («Привет, Змий!») и все устроилось как нельзя лучше: владелец в бегах, тайник с иконами в полном их распоряжении. Правда, газетенки местные шумят, да телевидение воду мутит, но тут уж ничего не поделаешь: демократия, мать ее разэтак.

А в приемной дожидался своей очереди эксперт по паранормальным явлениям, колдун первого класса Ариман Гагома. Ну, этот свой, этот подождет. А впрочем, был бы действительно колдуном, давно наколдовал бы, чтобы искусствоведы угомонились и откланялись. А то скоро того и гляди друг другу в глотки вцепятся из-за какой-то, стыдно сказать, Грузинской Богоматери. Должно быть, грузинские знатоки из-за нее не иначе, как на кинжалах режутся…

– Товарищи, полегче, полегче, товарищи, – попытался Копысов остудить горячие головы искусствоведов. Никакой реакции.

– Молча-ать! – стукнул генерал кулаком по столу.

Подействовало. Умолкли. Воззрились. Неприязненно, но уважительно. Большего и не требуется.

– Последний вопрос. Отвечать по существу. В споры не вступать, для этого у вас впереди целый день. Итак, есть ли в коллекции чудотворные иконы? Ну то есть по настоящему чудотворные, без дураков?

Смущенный перегляд.

– Трудно сказать, – интеллигентски мямлит Архитравский.

– Вовсе и не трудно, – возражает Млеева. – Разумеется, есть, товарищ генерал. Лично я насчитала что-то около пяти или шести штук. Это икона Гребневской Божьей Матери, исцеляет многие тяжелые недуги. Икона Богоматери «Тучная гора», излечивает глухоту и другие ушные болезни. Икона Богородицы «Неупиваемая чаша», отвращает от алкоголизма и наркомании. Затем Толгская Богоматерь, – это опорно-двигательный аппарат, позвоночник и еще, кажется, ортопедические заболевания. Наконец, Божья Матерь Абалацкая «Знамение», помогает при болезни рук, глаз и параличе…

– Целая домашняя амбулатория, – не сдержал усмешки Копысов. – Болей – не хочу…

Гермоген рассмеялся, Архитравский потупился, Млеева поджала губы и с отсутствующим видом уставилась на икону святого Феликса Чрезвычайного, висевшую на стене прямо напротив генеральского стола.

Копысов между тем колебался: открыть им важную государственную тайну или оставить ее закрытой. С одной стороны, все они дали подписку о неразглашении. С другой, люди творческие, безалаберные, языком как помелом метут и у каждого он не короче полутора метров. Довериться таким можно только в крайнем случае, – непосредственно перед тем как их расстрелять. В любом ином – рискованно. И генерал решил пойти привычным окольным путем.

– В таком случае у меня еще один вопрос. Чисто из любопытства интересуюсь. Способна ли чудотворная икона так подействовать на атеиста, чтобы он, забыв о своих научно-материалистических убеждениях, вдруг взял и уверовал?

– Прецеденты были, – скромно заметила доктор Млеева.

– Да? – удивился инок Гермоген. – Никогда не слыхал о подобном. Просветите, уважаемая Татьяна Степановна.

Татьяна Степановна с готовностью открыла рот, но не издала ни звука, в восхищении уставившись на вошедшего в кабинет красавца-адъютанта.