Большой облом - Владимир Хачатуров

– Сурова надо брать! И брать сегодня же.

Наклон к селектору, щелчок, приказ адъютанту немедленно соединить его с Угорским.

В комнате совещаний южноморской штаб-квартиры Всероссийской Социал-Большевистской Партии позднее утро благоухало пролетарской махоркой и крестьянской акацией, любопытно заглядывавшей в одно из полурастворенных окон. Никаких буржуазных пальм, мещанских фикусов или упадочных кипарисов внутри и вокруг помещения. На столе, покрытом традиционным зеленым сукном, – ни единой приметы капитализма, справляющего свой богомерзкий шабаш на останках социалистических завоеваний трудящихся. Ни тебе кока-кол, ни фант, ни спрайтов, – ничего, кроме идеологически выдержанного нарзана и политически грамотных ессентуков. Стойкие большевики Южноморска приучили себя принципиально не замечать окружающей их роскоши, всех этих сияющих зазывным неоном отелей, борделей, игорных домов и лопающихся от спрецраспределительных деликатесов гастрономов.

В комнате бдело общим числом пятеро активистов и один товарищ из Центра. Повестка дня исчерпывалась одним пунктом: речь товарища Печеного на митинге в честь прибытия видного жидомасона, ставленника американского империализма господина Стэнли Дж. Эббота. Товарищ из Центра, некто Валентин Кириллович Остервенюк, – человек бровастый, жилистый, дотошный, с легкой проплешиной в жидких волосах, решительно сигнализирующей о своих серьезных намерениях, по-ленински картавя, наводил партийную товарищескую критику на одобренный общим собранием доклад, он же – речь товарища Печеного.

– Большая часть плейбоев – масоны и, так или иначе, противники социализма, а, следовательно, России! – прочитал вслух, не скрывая своего недовольства, товарищ Остервенюк и, подняв от текста голову, строго обозрел присутствующих. – Товарищи, неужели вы не чувствуете в этой фразе меньшевистской половинчатости? Что значит «большая часть»? Это значит, что меньшая часть этих, извините за выражение, плейбоев, все же может считаться честными людьми? Может, вы их еще и в сочувствующие делу Ленина определите?

– М-да, действительно, хм-гм. – забормотали местные товарищи, укоризненно поглядывая в сторону Печеного, производившего отнюдь не ложное впечатление потомственного могильщика мирового капитала. Глядя на него, практически любому становилось ясно, что такому человеку нет необходимости тратить драгоценное время на то, чтобы привести в порядок свои мысли, – будьте благонадежны, уж кто-кто, но он в трех осинах не заплутает.

– Вопрос надо ставить по-ленински принципиально, безо всяких буржуазных околичностей, – ребром. Кто, товарищи, за то, чтобы считать всех без исключения плейбоев шпионами капитализма, а также диверсантами буржуазной индустрии безнравственных развлечений?

– А масонами? – напомнил один из местных товарищей, из выцветших глаз которого струилась, лучась, такая прорва классовой доброты, что на суровой физиономии этого янычара социальной справедливости приятно было бы остановить взгляд даже малолетнему любителю ужастиков.

– Совершенно верное и очень своевременное напоминание товарища… – Остервенюк на секунду запнулся, вспоминая партийную кличку нахала, – товарища Державного. Прошу голосовать… Единогласно!

Товарищ из Центра вновь углубился в текст речи, бормоча себе под нос отдельные тезисы вперемешку с соответствующими комментариями: «…Они там в НАТО совсем обалдели от могущества: стань членом блока и твори что хочешь, как турки с курдами… Пойдет, хотя можно было бы и похлеще, поклассовее их приложить, ну да ладно… Мы еще раз со всей ответственностью призываем наших дорогих соотечественников не поддаваться развращающему влиянию Западных спецслужб и внутренних жидомасонов… Как зеницу ока беречь от буржуазного сглаза наш родной менталитет… Правда, надо с чувством глубокого удовлетворения отметить, что несмотря на весь блеск и лоск Запада, наведенный агентами американского влияния на наш многострадальный город, ни южноморцам, ни отдыхающим пока еще не приходит в голову дикая мысль приглашать друг друга в бар, аптеку, таверну или в иную забегаловку капиталистического образца выпить кока-колы. Но долго ли мы сможем с честью противостоять беспрецедентному нажиму бескультурья со стороны тех стран, которым, говоря словами пролетарского поэта, пылает во тьме буржуазного невежества и классового оппортунизма высшее достижение американского духа – алые письмена этой самой кока-колы? Британия пала. Европа пала. Япония, Китай, Южная Америка, Африка, – все пали, и одна только Россия несокрушимым бастионом подлинной духовности противостоит проискам темных сил, сохраняя светлую надежду для всего трудового человечества… По смыслу неплохо, но уж слишком вяло, товарищи. Есть мнение весь этот абзац спружинить, обострить, очистить от неуместной лирики. Кто «за»? Единогласно!

Товарищ из Центра оторвал свои взоры от текста и строго оглядел местных сподвижников мирового движения.

– А вот о нижеследующем тезисе, товарищи, я хотел бы поговорить особо. Вот вы, товарищ Печеный, пишете: «(Ремарка: указывая на заморского гостя) Наградит же Господь прохиндея, на котором пробу ставить негде, благообразной внешностью. А какого-нибудь святейшего человека, не щадящего живота своего за счастье народное, таким мордоворот почтит, что живи хоть тысячу лет в партийной праведности и классовом нестяжании, все равно с виду как был прохиндеем, так им и останешься. Нет, что ни говорите, господа-товарищи, но все же правильно мы, борцы за равенство, братство и справедливость, делаем, что в Бога вашего не верим. Нет в нем никакой партийной принципиальности, одно баловство. И вообще, впечатление такое, словно мир создан Ловчилой для ловчил…» Конец цитаты…

Среди присутствующих вихрем пронесся ропот, шепот, тяжкое дыхание недоумения. Раздались неприятно удивленные возгласы, повествующие о том, что «этого раньше не было в докладе» и «они такого не одобряли».

– Тише, товарищи, – призвал к порядку Остервенюк. – Как я понял, этот тезис товарищ Печеный вставил после официального утверждения своей импровизированной речи. Что ж, батенька, пассаж очень личный, идеологически выдержанный, но политически безответственный и, я бы сказал, даже близорукий. Позвольте, товарищ Печеный, неужели вам неизвестно, что партия в нынешних условиях нравственной деградации и классового одичания проводит вынужденную политику смычки с православной религией, а следовательно, не рекомендует каким-либо образом задевать идеологические чувства наших союзников? Оставьте их небесного лидера в покое, не дразните гусей Третьего Рима…

Звуки полупридушенных в зародыше смешков, лишенных какого-либо подобострастия, дали понять товарищу из Центра, что его партийная шутка должным образом оценена, правильно истолкована и в кратчайшие сроки будет доведена до сведения заинтересованных масс. Даже физиономия Печеного исказилась мыслью, и очень дельной, судя по тому, что он произнес.

– Я и сам понял, что рановато. Но доколе терпеть?

– Партия скажет: доколе, – ободрил его Остервенюк и, как видно, желая сдобрить бочку дегтя ложкой меда, немедленно обнаружил в лежащем перед ним тексте основания для похвал.