Диагноз - Алан Лайтман

— Я хочу домой, — сказал Билл. Он попытался закрыть глаза, чтобы спрятаться в тихой гавани своего мозга, но его продолжали донимать толчки, движение воздуха, удары рук и ног о колеса инвалидного кресла. Шум и музыка из портативных приемников и проигрывателей.

— Ты можешь позвонить маме? Я хочу домой.

— Но, папа, мы же только приехали.

Алекс посмотрел на свои «Касио», купленные им на этой же ярмарке полгода назад.

— Мы приехали всего десять минут назад, — уточнил он.

Десять минут, с сомнением подумал Билл, закашляв от запаха душистого мыла. Впереди он вдруг увидел живое дерево, растущее прямо посреди прохода. Пол в этом месте был свободен от плиток. Неужели здесь сохранилась настоящая земля? Билл посмотрел себе под ноги, потом поднял глаза и увидел смутные силуэты покупателей на втором этаже. Люди входили и выходили из магазинов, открывая вращающиеся зеркальные двери, которые отражали свет двойными и счетверенными бликами. Может, ему стоит провести остаток жизни на ярмарке и умереть здесь?

— Простите. — С его коляской столкнулась какая-то женщина с пакетами и сумками.

Они наконец добрались до зоомагазина, притулившегося рядом с огромным полотнищем, на котором не менее огромными буквами было написано: «Прославим лидерство Америки в наступающем тысячелетии». Буквы были так велики, что их прочел даже почти ослепший Билл. Теперь каждый всплеск света, каждая молекула воздуха обрушивались на него, как бомбы. Казалось, неистово закричала женщина в оранжевых бусах. В нос ударил нестерпимый запах какого-то жирного увальня. Может быть, в этом виноват паралич, обостривший оставшиеся в его распоряжении чувства и обнаживший уцелевшие нервные окончания? Мир изрыгал безумное помешательство, мир, согнувшийся в пароксизме самоудушения. Все сознание Билла, все его способности чувствовать и ощущать сфокусировались, как лазерный луч, и ударили по сенсорным входам. Плач ребенка стал похож на рев ракетного двигателя. Запахи духов резали нос, как отточенные лезвия. Чувства настолько обострились, что Билл ощущал каждую молекулу запаха, каждый атом воздуха, ударявшийся о его растянутые барабанные перепонки. Ему захотелось бежать, бежать от толкотни и суеты. Что за шум он слышит? Прославим, прославим, прославим. Отвратительный, проклятый шум.

Зоомагазин. Запахи корма для хомяков, вонь аквариума, верещание попугайчиков. По полу, перед креслом Билла, металась радиоуправляемая пластиковая мышь. Улыбающийся продавец нажимал кнопки на пульте, сделанном в форме ломтя швейцарского сыра.

— Позабавьте свою кошку. Сэр, скажите, у вас есть кошка?

Залы, набитые товарами, магазины, город магазинов. У кассы выстроилась очередь людей с пакетами собачьего и кошачьего корма, журналами о животных, клетками и электронными кормушками для кошек. Тела покупателей обступили коляску Билла.

— Я хочу домой, — простонал Билл, еле шевеля губами. В горле пересохло, он испытывал мучение, произнося каждое слово. Алекс поспешил в секцию игрушек для собак, оставив Билла в центральном зале у стенда с пластиковыми костями. Над главным входом на спутанных веревочках висела картонная Лэсси, которую считал своим долгом игриво подергать каждый входящий покупатель. Картонный хвост задевал людей за головы. Из висевших под потолком динамиков гремела музыка. Невыносимый спазм скрутил желудок Билла.

— Успокойся, — проговорила какая-то женщина в соседней секции, — ты, наверное, оставил его в машине.

С кем это она разговаривает? Билл почувствовал, что не выдержит даже минуты пребывания здесь. Он начал считать до шестидесяти. Один, два, три. Он почувствовал позыв и помочился в памперс. Четыре, пять, шесть. Нет, он не вынесет этого кошмара. Люди проходили мимо, громко разговаривая между собой. Семь, восемь, девять. Теперь Билл чувствовал собственный запах. Моча. Разве он не получает сейчас то, что заслужил? Сорок лет суеты и гонки, и вот он, парализованный, сидит здесь, среди веселой ярмарки, и купается в собственном ссанье. Семь, восемь, девять. Он будет считать до тех пор, пока…

Какой-то мужчина и его дочь, девушка-подросток, вошли в проход, где сидел Билл. Они спешили и торопливо хватали с полок один предмет за другим, но, несмотря на это, мужчина держался с необычным для такого места спокойным достоинством. Он был одет в строгий костюм и легко удерживал под мышкой несколько пакетов.

— Я видел это здесь совсем недавно, — сказал он. — Подожди минутку.

— Мне надо идти, — запротестовала дочь. — Шелли уже ждет меня у «Мэйси».

Болезненно напрягаясь, Билл повернул голову, покосился на мужчину и изумился, узнав в нем того самого парня, который несколько месяцев назад безмятежно читал в вагоне метро «Уолл-стрит джорнел». Да, этот лучший в мире магазин — самый подходящий для питомцев таких людей, как этот. Интересно, каких животных он держит? Наверное, породистых кошек или редких рыбок. Глядя на мужчину, Билл не переставал удивляться тому, с какой легкостью и непринужденностью он передвигается среди суетной толпы, не поддаваясь ее сумасшествию и в то же время удивительно синхронно с общим движением. Этот совершенный современный человек был, несомненно, и ярмарочным человеком. Ярмарка — самое выгодное место, здесь можно купить максимум товаров за минимальное время. Напор был органичной частью этого человека, легкий, добрый напор. Интересно, что в пакетах, которые он держит в руках? Человек подошел ближе, и Билл по памяти представил себе его спокойные синие глаза и светлую кожу. Да, а где пряжки на его ботинках? Каким самодовольным и надменным он кажется. Неужели он не чувствует раздражения от шума и суеты? Почему Билл не смог приспособиться к жизни так, как приспособился к ней ярмарочный человек? Он ненавидит ярмарочного человека. Билл напрягся, стараясь всмотреться в смутно видневшееся лицо. Несомненно, на этом лице читается надменность. Разве это не презрительно искривленные губы? Несмотря на слабое зрение, Билл мог бы поклясться, что видит на этом лице презрительную усмешку. Человек с таким видом превосходства обязательно должен иметь какой-нибудь физический дефект, которым его можно уязвить. Билл продолжал искоса наблюдать за человеком, пока тот говорил со своей дочерью. Да, он все больше и больше убеждался в том, что ярмарочный человек кривит губы в презрительной улыбке.

Потом Биллу в голову пришла еще одна мысль. Этот ярмарочный человек случайно налетит на его коляску. Проход ведь очень узкий. Вот оно! Это будет возможность, которую Билл так давно ждет. «Как вы смеете, — закричит он на человека. — Вы что, не видите, куда идете? Разве можно быть таким невнимательным? Вы толкнули парализованного. Вам должно быть стыдно». Возможность представилась сама. Счастливое стечение обстоятельств свело его и ярмарочного человека в нужное время на этом пятачке ярмарки. От этого открытия Билл даже испытал некоторое удовольствие. Он принялся мысленно повторять, что скажет. Он начнет говорить тихим голосом, но потом закричит, изливая на ярмарочного человека всю накопившуюся за сорок лет обиду на таких, как этот человек. Он будет не просто кричать, он будет вопить. Как же Билл его ненавидит. Если бы только ярмарочный человек чуть-чуть задел его. Биллу не надо даже сильного толчка, достаточно малейшего прикосновения. Легчайшего тычка, небрежного движения локтем, коленом или стопой. Если бы Билл мог, он сам подставил бы свою коляску незнакомцу. Они были сейчас так близко — мужчина и его дочь, ходя взад и вперед мимо его инвалидной коляски. Билл молил Бога о случайности, о ничтожном недоразумении.