Симода - Николай Задорнов

Американские офицеры, проходя, приветливо здоровались с коммерсантом. Он фамильярно похлопал по плечу подошедшего на миг Мак-Клуни и потом сказал, что так принято в Южной Америке, где он долго жил. Механик позвал Сайлеса, сказал, что хочет ему показать, как удалось переменить кривошип в большой машине. Сайлес позвал с собой туда Алексея. По трапу он спускался, схватившись за плечи механика. Он всех хватал за плечи, опирался и как бы сильно что-то тянул с рук, здороваясь. Сайлес мало понимал в машинах, но он опять насторожился, заметив, что Сибирцев тут не новичок и кое в чем разбирается.

Сайлес попросил механика показать действие рычагов, которыми сила пара переключалась на работу подъемного шкафа, доставлявшего из артиллерийского погреба заряды и бомбы к большим орудиям на палубе.

– По возвращении в Гонконг и еще до того, в Шанхае, – а там ведь тоже выходят у нас газеты – я сам напишу и опубликую в наших английских газетах статьи о бедствии корабля «Диана».

Сайлес продолжил прерванный разговор, возвратившись на палубу, к жарким лучам зимнего солнца и к пейзажу из малых гор в скалах, в вечной зелени и во множестве венчиков деревьев, и к Симода с ее строениями под гибкими соломенными крышами с козырьками из соломы же. Всюду грациозная масса пятен и гибких, изломанных линий.

– Вас не должно огорчать. Ваши болтуны все разнесут во всех портах, во всех домах Шанхая и сделают это неумело, с дурным намерением. Я опишу героев «Дианы» во всем их величье, как вы этого заслуживаете, поставлю все па свое место. Я заставлю англичан призадуматься. Вы ничего не знаете об их поражении на Камчатке. Но я докажу, что вы – пострадавшие от кораблекрушения.

«Но что Камчатка! – полагал Алексей. – Сотни тысяч людей не па жизнь, а на смерть сражаются в Крыму и на Черном море, там горнило битвы. Мы не смеем преувеличивать значения Камчатки в безлюдной, отдаленной и пока еще малоизвестной бухте этого полуострова. Никто не хотел знать и не думал никогда о Камчатке, да и о Русской Америке тоже. Но вдруг эти земли в войну пригодились. Но что же, и это хорошо, означает, что вся огромная Россия в крайнем напряжении». Леша чуть было не заикнулся, но русская натура его взяла верх, и он не стал ничего рассказывать.

– Сегодня при встрече с адмиралом я поставлю его в известность, – сказал Сибирцев. – Я полагаю, что он рекомендует адрес, это наше министерство иностранных дел... граф Нессельроде. Он же канцлер России.

– Поговорите с адмиралом... Идемте и выкурим по сигаре.

– Благодарю вас.

– Да, вы не курите! Так в чем же вы тогда! Женщины? Японки, может быть? Как вам они нравятся? Такие все кривоногие, рабочие лошадки... По три японки на русского офицера! Ха-ха-ха!

И тут краска кинулась в лицо Алексея и густо залила щеки.

«Неужели японка? – поразился Сайлес. – Какие, однако, смелые казаки с Волги!»

– Так я вам скажу о себе... Нет, не о женщинах. Я смотрю с палубы на Японию и вижу ее будущее. Оно – грандиозно. Но надо, чтобы Япония попала в хорошие руки и честным людям. Есть у них такие силы, найдутся ли деятели нового общества?

Алексей не знал, есть ли у японцев сторонники прогресса, которые могли бы быстро перенять, усвоить всю сложность современной экономической и политической организации. Но он не хотел дурно говорить о японцах, как это принято у американцев, и лишь согласился, что, безусловно, такие люди есть.

– Америка великая страна, и американцы великая нация, без предрассудков. Не судите по их командам, военные наемники всюду одинаковы. У Америки будущее. Америка затмит старый мир... кроме России... Мне кажется, в России я не ошибаюсь. Но ваш путь очень трудный... – Он хотел сказать: «Кажется мне, как коммерсанту и немолодому банкиру, что вы еще очень долго не вылезете из своего крепостничества и дворянских предрассудков. Вся надежда на ваш здравый смысл... Взять пример с Америки...»

Сайлес прибыл посмотреть Японию и определить, чего она стоит и чем и как действовать. Неожиданно испеклось, кажется, два пирога! Он увидел очень большие горизонты, иные, о которых даже не предполагал, через этого скромного на вид офицера он узнал много нового, Новые возможности надо оценить. А дальнейшие перспективы надо видеть.

– Да, у меня дочь в Гамбурге. А наша фирма? Да и во Фриско, и в Род-Айленде...

Шлюпку подали. Русские пошли в Гёкусэнди. Американцы на трех баркасах свозили часть команды на берег – упражняться за городом в стрельбе. Старались все время занимать команду, стрелять и ежедневно маршировать по улицам Симода, чтобы держать японцев в напряжении.

Посьет считается человеком «легким» при всем своем дипломатическом опыте и такте. Он легко схватывает суть всякого дела, с ним легко говорить, он прост и отзывчив, он не закатывает «распеканций», никогда не требует наказывать матросов, не придирается к офицерам, не устраивает истерик, не подличает, не уклоняется и со своими не хитрит, а на переговорах с японцами его неизбежные хитрости облекаются в весьма благородную форму. Он человек дела в самом лучшем, столичном смысле слова.

Константин Николаевич встретился с Алексеем Николаевичем, который на него производит впечатление исключительного, уравновешенного и всегда одинакового – тип, редко встречающийся в России и более свойственный Европе.

– И у меня такое же впечатление, – говорил Посьет, идя с Сибирцевым по самому берегу, по широчайшему, розовому от солнца пляжу, на который, как бы шутя и дразня, прибегали воздушно-легковые волны, оставляя на песке ярко-зеленый пух и изломанные, причудливые рисунки, которые каждой волной чертились наново. Жаль топтать сапогами! – Адамс не скрывает, что не согласен с Перри, недоволен им, раздражен против него, но при этом исполняет все его планы лучше, чем сам Перри. Пишет ему и получает от него письма, дисциплинирован до мозга костей и при этом терпеть его не может. Его в свою очередь не любит Мак-Клуни. Адамс ему платит тем же. Едва терпит его. У всех вместе – вид могучего единства, как вообще у хороших военных. И все они, когда познакомишься с ними поближе, оказывается, терпеть не могут друг друга.

Посьет знал Адамса, Мак-Клуни и многих офицеров «Поухатана» не первый год.

– Сайлес мне так и сказал, что они все время грызутся, уверяет, что нет ни единого, кто не был бы алкоголиком. Каждый норовит дать другому подножку.

«Так вот он от кого набрался!» – подумал Посьет.

Сибирцев добавил, что его поразило всеобщее дружеское расположение офицеров к Сайлесу, они даже заискивают перед ним. А Сайлес их разносит на все корки, как и англичан в Гонконге. Но между собой американцы не дружат, кажется.

– И вы это заметили? – удивился Посьет.

– Да, мне кажется, что они редко дружат. Их сближают дело и практические цели еще в большей степени, чем англичан. Сам коммодор холоден со всеми.

– Так Сайлес не щадит и американцев?

– Хоть и сам американец, но хвалит только Берроуза, уверяя, что это честный, преумнейшая голова, добрый, простой, отзывчивый, благородное сердце, что его знают и ценят во всем мире и что на таких стоит Америка. По мнению Сайлеса, Адамс не поможет русским, он будет колебаться, чтобы заслужить похвалу за нейтралитет от англичан, от их Боуринга, от которого в Гонконге и вообще в Китае американцы зависят совершенно. Мол, не ждите от них ничего, кроме похвал и сочувствия за бутылкой виски. Берроуз, как американец, независим, и только он высоко держит честь Америки. Даже Перри и тот стоял перед англичанами на задних лапках.