Брак по расчету. Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

— О! Мои несчастные нервы не выдерживают этого. Я опять становлюсь раздражительной. Эти неприятности — сущий яд для тела и души.

— Я советовала бы тебе в те дни, когда ты так скверно себя чувствуешь, как сегодня, оставлять Бэллу на попечение господина Меренга и мисс Мертенс, — продолжала госпожа фон Вальде. — Я убеждена, что они за ней будут присматривать как следует. Вполне понятна твоя трогательная забота о ребенке, но все же должна заметить, для твоего же успокоения, что мисс Мертенс слишком хорошо воспитана, чтобы делать то, что не послужило бы девочке на пользу. У тебя такой утомленный вид! — участливо сказала она. — Будет лучше, если я оставлю тебя одну. Госпожа Фербер, вероятно, будет настолько добра, что проводит меня до моей комнаты.

С этими словами фон Вальде встала, наклонилась к баронессе и поцеловала ее в щеку. Затем она взяла под руку Елизавету, которую баронесса отпустила чрезвычайно благосклонным движением руки, и вышла с ней из комнаты.

Пока они шли по бесконечным коридорам, она сказала, что для ее брата, которого сейчас нет рядом с нею, будет громадной радостью, если она опять начнет заниматься музыкой. Раньше он часами мог сидеть в углу и слушать ее игру, пока сильное нервное расстройство не заставило ее надолго отказаться от любимого занятия. Теперь она чувствует себя гораздо лучше, и доктор опять разрешил ей играть. Она будет усердно заниматься, чтобы сделать брату приятный сюрприз к его возвращению.

Елизавета мчалась как на крыльях по дорожкам уединенного парка в гору. У калитки ее поджидали родители, а маленький Эрнст побежал ей навстречу. Каким уютным и родным казалось Эльзе все здесь, наверху. Родители встретили ее так, будто давно не видели, у окна заливался от радости кенарь Ганс, а под развесистыми липами девушку ждал накрытый для ужина стол.

Итальянский дворец со всей его роскошью исчез для нее, как сон. Поделившись с родителями своими впечатлениями, она проговорила:

— Следуя тому, чему ты меня учил, папочка, я сегодня еще не должна делать какие-либо выводы относительно нового знакомства — ведь ты полагаешь, что первое впечатление обманчиво. Но когда я думаю об одной из этих двух дам, мне невольно представляется одинокая молодая березка, безропотно позволяющая налетевшему урагану трепать свои гибкие ветви.

С этого времени Елизавета стала два раза в неделю ходить в Линдгоф. Баронесса на другой день после первого визита своей молодой соседки написала ей очень милое письмо, в котором назначила дни занятий и предложила очень приличный гонорар за ее труды. Эти уроки очень скоро сделались для Елизаветы источником высшего наслаждения. У Елены фон Вальде вследствие того, что она не занималась несколько лет, сильно страдала техника, и она не могла соперничать с Елизаветой, но играла с глубоким чувством, к тому же у нее был превосходный слух и она никогда не отвергала то, что было ей не по силам. Баронесса фон Лессен не присутствовала на их занятиях, благодаря чему минуты отдыха приобрели особую прелесть для Елизаветы. Лакей тут же приносил какое-нибудь угощение, Елена устраивалась в своем кресле, а молодая учительница садилась на скамеечку возле ее ног, с восхищением слушая ее рассказы о прошлой жизни, при этом ее голос звучал печально и уныло. В этих рассказах всегда выступал на первый план образ отсутствующего брата. Елена не могла нахвалиться им — он заботился о ней, а Линдгоф купил исключительно потому, что она, гостившая продолжительное время при дворе в Л., нашла, что тюрингенский воздух особенно хорошо действует на ее здоровье. Из этого следовало, что брат нежно любит ее.

Однажды после обеда, когда девушки особенно увлеклись музыкой, слуга доложил о приходе гостей.

— Останьтесь, пожалуйста, у нас пить чай, — обратилась Елена к Елизавете. — Приехал из Л. мой доктор, а также сегодня хотели быть у нас некоторые дамы из соседних имений. Я сейчас же пошлю кого-нибудь к вашей маме, чтобы она не беспокоилась. Моя беседа с доктором не будет продолжительной, и я скоро вернусь к вам.

С этими словами она вышла.

Не прошло и десяти минут, как Елена вернулась, опираясь на руку господина, которого представила Елизавете как доктора Фельса из Л. Это был стройный мужчина с очень умным лицом. Он с интересом посмотрел на молодую пианистку, услышав ее фамилию, и в шутливом тоне рассказал о том, в какое изумление и даже ужас пришли почтенные жители Л., когда узнали, что в старом Гнадеке появились обитатели, и притом самые настоящие живые люди.

Вдруг в соседней комнате послышалось шуршание, и на пороге появились две дамы — старая и молодая. Сильное сходство позволяло заключить, что это были мать и дочь. На обеих были темные платья, которые, вопреки моде, ниспадали почти до самого пола, и длинные мантильи из шерстяной ткани; круглые коричневые шляпы были завязаны под подбородком у матери черным, а у дочери лиловым бантом. Елена представила их — это были госпожи фон Лер. Позднее Елизавета узнала, что они, живя в Л., обыкновенно проводили лето в Линдгофе, где снимали крестьянскую избу.

Сразу за гостями вошла баронесса под руку с сыном и в сопровождении молодого человека, которого все называли учителем Меренгом. Баронесса была в темном, но чрезвычайно элегантном платье и имела очень представительный вид. На пороге она остановилась и была, по-видимому, неприятно удивлена присутствием Елизаветы. Она смерила девушку высокомерным взглядом и ответила на ее поклон едва заметным кивком.

Елена уловила этот взгляд и, подойдя к баронессе, умиротворяюще шепнула:

— Я оставила сегодня свою любимицу у себя, потому что было уже поздно.

От обладающей тонким слухом Елизаветы не ускользнул ее извиняющийся тон, она была возмущена и выскочила бы за дверь, если бы гордость не повелела ей остаться и принять высокомерный вызов баронессы.

Баронесса, очевидно, была удовлетворена раскаянием в совершенном за ее спиной преступлении и, обняв Елену, стала нежно гладить ее по голове и осыпать комплиментами. Затем она пригласила присутствующих пройти за ней в соседнюю комнату, где был накрыт стол. Она была очень любезной хозяйкой и проявила большой талант поддерживать разговор — это она делала с ловкостью, достойной восхищения. Она умела все повернуть так, что Елена оставалась центром, на котором сосредоточивалось все ее внимание, не давая, однако, другим почувствовать себя сколько-нибудь обойденными.

Елизавета молча сидела между доктором и барышней Лер. Разговор был для нее малоинтересен, потому что касался совершенно незнакомых ей людей и обстоятельств. Госпожа Лер выглядела очень важной и казалась весьма осведомленной в том, что делалось или говорилось, будь то тайно или явно, у гостивших в Линдгофе. Она сообщала обо всем удивительно жалобным голосом и, заканчивая пересказ какой-нибудь возмутительной новости, всякий раз смиренно опускала свое высохшее совиное лицо с таким видом, будто она — агнец, который должен нести на себе грехи всего мира. Время от времени она вынимала из своего огромного ридикюля бутылочку с укропной водой и смачивала свои больные глаза, то и дело устремлявшиеся к небу.