Лечь на амбразуру - Фридрих Незнанский

Не помнил уже Юрий Петрович, может, она сама и шептала ему все это в горячечном забытьи. Ну выпили, конечно, опять же и обстановка располагала, искра какая-то проскочила вдруг между ними, вмиг отринув условности и неудобства. А может, так на нее подействовал и его рассказ о том, как в самолете он познакомился с Горбатовой и как она его старательно принялась охмурять, да только он убег, не попался в силки. К ней вот, к Наташе, убег, будто носом чуял, где его ждут по-настоящему…

Но как бы там ни было, утро уже вступало в свои права, и шпионская сущность Гордеева указывала ему на то, что уход его должен быть таким же красивым и незаметным, как и появление здесь.

Наталья была в восторге от его предприимчивости. Хохотала, уверяя, что это у нее впервые в жизни — вот так весело. Разработали целый генеральный план. Она спустится к почтовым ящикам за газетой, постарается отвлечь консьержку разговором, а он в это время должен будет тенью проскользнуть мимо, не оставив после себя даже движения воздуха.

И они разыграли этот маленький спектакль в лучших мхатовских традициях, то есть точно как в жизни. Но перед его уходом они долго и затяжно целовались, и Наташа даже постанывала от его объятий, пока сама же и не вырвалась из них…

Мобильник прозвенел, когда он сидел уже в машине — на соседней улице остановил частника, который согласился за приличные бабки доставить его в центральную гостиницу.

— Как ты? — был ее вопрос.

— Еду, — кратко ответил он.

— А я все ждала…

— Чего?

— Когда ты спросишь: как же, мол, с делом Минаева?

— Слушай, ты в себе? Тебе не худо? О чем ты сейчас говоришь?

— Так, все пустяки, — ответила она. — Спасибо тебе.

Как там Пушкин кричал-то, чего-то закончив? «Ай, Пушкин! Ай, сукин сын!»? Так, кажется? Но среди всех сумбурных мыслей, посетивших в машине голову Гордеева, наконец пробилась одна — главная. И была эта мысль строчкой из песни: «Виват, король, виват! Виват, король!..» Почему?

А вот почему, догадался наконец Гордеев. Недаром же сам Александр Борисович Турецкий называл одним из главных своих заветов младшим товарищам — умение использовать все боевые средства, имеющиеся в арсенале. Во благо, не во зло. Потому и подвиг, который ты только собираешься совершить, по правде говоря, иной раз только представляется таковым. А если хорошенько подумать и разобраться? Разве такой уж он и подвиг? Хотя, с другой стороны, опять же…

Вот и сейчас… Привязалась эта чертова строчка насчет короля… Можно ведь без конца повторять — «виват, король, виват!» — но, если ты все же не совершил своего подвига, хотя честно и шел к нему, все эти восклицания так ими и останутся, то есть всего лишь словами. Которые при частом повторении просто теряют всякий смысл. Попробуйте — и убедитесь…

Уголовное дело в отношении Минаева и Бецоева было прекращено. И возбуждено другое — против дознавателей, проводивших расследование и допустивших злоупотребление служебным положением. Но поскольку одного из них уже не было в живых, возбудили дело только против Ветрова Бориса Григорьевича. И опять незадача: он был уволен из правоохранительных органов, оказывается, еще до начала расследования в Белоярске. Так в качестве кого же действовали тут оперативные работники? Вопрос, как в известной эстрадной миниатюре, конечно, интересный… И где теперь искать уволенного опера, было никому не известно.

Следователь Сериков не был обижен настойчивостью Гордеева. Он выслушал указание своего прокурора и произвел необходимые действия. Минаев вышел на свободу и тут же занялся проблемами своего предприятия, будто совсем забыв, что губернаторская гонка в самом разгаре. А может, он уже не хотел идти в губернаторы? Ответа на этот вопрос не знал никто.

А вот Андрей Ильич Гусаковский как-то неожиданно для всех, более-менее разбиравшихся в последних событиях, лишился своей боевой помощницы. Уехала куда-то в командировку, да и пропала из поля зрения. Может, какому-нибудь другому губернатору приглянулась, кто знает…

А на «Сибцветмете» разгорелась самая настоящая война, и сюда, в Белоярск, уже собралась представительная комиссия из Центробанка и правительства. Во главе с заместителем премьера, куратором отрасли. У Галочки совершенно теперь не осталось свободной минуты, да оно и к лучшему, хотя Юрий Петрович вообще-то не чувствовал себя виноватым перед ней.

Зато Салман, кажется, стал даже выше ростом — так загордился. Запросто, безо всякого договора и расписок, он в день выхода Султана сам зашел в номер Гордеева и торжественно положил на стол пухлый пакет.

— Я человек слова, — важно сказал он. — Ты тоже человек слова. Мы — квиты.

И торжественно вышел.

Юрий вскрыл конверт и присвистнул. Напрашивался хитрющий вопрос: облагается ли это все налогами? Интересный вопрос. Как и ответ на него. Тоже хитрющий. Как в старой байке: «Где взял? — Нашел, еле ушел. Если б догнали — еще дали!..»

Во всяком случае, «Глория» честно заработала свой гонорар.

Юрий Петрович распрощался со своими знакомыми. Галочка была грустна, но надеялась вскорости хоть ненадолго посетить Москву. Юрий Петрович сказал, что был бы просто счастлив ее видеть.

Минаев был сух и официален: он и не сомневался в исходе. Просто каждый должен честно и ответственно заниматься своим делом. Ну а с семейством Журавлевых ему еще предстояло разбираться. По некоторым слухам, в этом ему был готов помочь и сам действующий пока губернатор Гусаковский. Так ли это было или нет, точно неизвестно, но слухи ходили.

Оставалось у Юрия Петровича последнее дело, которое он все оттягивал. Наконец решился и поздним вечером, накануне вылета в Москву, набрал номер записанного у него телефона мобильной связи.

Услышал усталый мягкий голос:

— Вас слушают. Кто это?

— Наташ, это я.

— Как, разве ты еще не улетел? — искренне удивилась она.

— Ну как же я мог?

— Странный вопрос — как! — усмехнулась она. — Ты хотел бы еще что-нибудь добавить?

— Хотел бы. А улечу я только завтра.

— Да, — сказала она. — И что?

— Если я скажу тебе спасибо, это будет слишком мало и пресно.

— Так ты и не говори. И еще запомни, Юра: в любом деле всегда побеждает достойный. Это вечный закон. Кто бы ни думал иначе. И для его соблюдения вовсе не обязательно всякий раз закрывать собой амбразуру…

— Да, — улыбнулся он, — когда это слышишь из уст судьи…

— Бог тебе судья, Юра. А мне — куда уж!.. Ну что ж, прощай. Или — до свиданья. Не ровен час, встретимся… поди, и не узнаешь.

— Наташа! — возмущенно воскликнул он.

Но ответом ему были уже короткие гудки.