Мао Цзэдун - Александр Панцов

Собрав 19 сентября остатки войск в небольшом поселке Вэньцзяши, в ста километрах к востоку от Чанши, Мао объявил им о намерении пробиваться на юг, вдоль границы провинций Хунань и Цзянси, в направлении высокогорного района Цзинган (дословный перевод: «Колодцы и хребты»)129. Этот труднодоступный массив, являющийся средней частью пограничного хребта Лосяо, издавна служил убежищем мятежникам и бандитам. Мао считал его «отличной базой для мобильной армии». По его словам, «он был удачно защищен естественными преградами, и в нем выращивалось достаточно урожая для снабжения небольшой армии. Он представлял собой круг с восьмью ли в диаметре, площадь которого составляла 500 квадратных ли. Местные жители называли его Дасяоуцзин [«Пять больших и малых колодцев»]… поскольку в разных концах его действительно находились пять больших колодцев — да, сяо, шан, ся и чжун, то есть большой, маленький, верхний, нижний и центральный колодцы. Пять деревень, разбросанных по горам, носили те же названия»130.

Характерной особенностью этих мест было причудливое сочетание уходящих в небо горных вершин и резко обрывающихся вниз глубоких обрывов. В общем, это было идеальное пристанище, лучше которого и не выдумать.

21 сентября полторы тысячи измотанных в боях бойцов (все, что осталось от 1-й дивизии), повязав на шеи красные ленты — повстанческий знак, начали трудный поход. «Дисциплина оставляла желать лучшего, — вспоминал Мао, — политическое воспитание находилось на низком уровне. Среди солдат и офицеров было немало колеблющихся элементов. Многие дезертировали». Не менее мрачную картину рисует и один из рядовых участников марша: «Наши части не были знакомы с обстановкой, не имели достаточной подготовки. Эпидемии лихорадки, переходы в жаркое время года, отсутствие баз — все это приводило к большим потерям»131. Только 27 октября отряд Мао, потерявший за время похода треть своего состава, достиг, наконец, поселка Цыпин, главного населенного пункта цзинганского района. Здесь, у подножия самой высокой в этой местности горы Учжишань («Гора пяти вершин», 1841 м над уровнем моря), в широкой долине, изрезанной рисовыми чеками, они и остановились. Кругом, куда только хватало глаз, высились отвесные горы, покрытые вечнозеленой хвоей132.

Через месяц в соседнем с Цыпином уездном городишке по инициативе Мао было провозглашено образование двух органов политической власти — законодательного (в лице Собрания рабочих, крестьянских и солдатских депутатов) и исполнительного (Народного собрания). Слово «совет» (на китайском языке «сувэйай») Мао пока не использовал, но по характеру эти учреждения были именно советскими. Естественно, сразу же ему пришлось столкнуться с рядом проблем. Действовать надо было в новой, незнакомой среде, среди чужого, зачастую агрессивно настроенного к незваным гостям населения, говорившего к тому же на особом, непонятном многим бойцам, в том числе самому Мао, диалекте.

В этих бедных местах, вдали от провинциальных администраций Хунани и Цзянси, люди жили по своим, традиционным, законам. Экономика этого района, по словам самого Мао, находилась «еще в патриархальной стадии ступы и песта»133. Имелось в виду, что в горах для обрушивания риса применяли ступу и пест. Только в долинах имелись ручные мельницы. Власть здесь принадлежала шайкам бандитов во главе с некими Юань Вэньцаем и Ван Цзо. Шестьсот головорезов, вооруженных старыми пистолетами, ружьями и мечами, держали в страхе почти весь окрестный Нинганский уезд, население которого составляло 150 тысяч человек134. Понятно поэтому, что прежде, чем получить «права гражданства» в Цзингане, Мао должен был установить дружеские отношения с грабившими эту округу «мужественными» людьми. И ему это удалось: не зря ведь он готовил себя к подобной встрече. В результате, по его собственным словам, он «захватил гору и стал королем»135.

История взаимоотношений Мао с «лесными братьями» стоит того, чтобы ее рассказать. Юань Вэньцай и Ван Цзо принадлежали к зависимым, неимущим кланам хакка, чьи предки переселились в этот район из Гуандуна или Фуцзяни тогда, когда все плодородные долины уже были освоены. Иными словами, они не считались коренными жителями этих мест, несмотря на то, что и тот и другой родились в Цзингане. Понятно поэтому, что никаких теплых чувств Юань и Ван питать к обитателям долин не могли. Ведь местные старожилы, как и везде, относились к пришлому населению презрительно и, пользуясь своим экономическим преимуществом, нещадно эксплуатировали. Вот почему еще в ранней молодости Юань и Ван вступили в одно из разбойничьих обществ — «мадаодуй» («общество сабель»), состоявшее из таких же, как они, «чужаков». Спустя какое-то время они захватили в этой организации лидирующие позиции, после чего обложили местное коренное население данью, а тех, кто сопротивлялся, стали жестоко наказывать по обычаям Средневековья. Непокорным рубили головы, после чего их оскаленные черепа выставляли на шестах на всеобщее обозрение. В этом союзе Юань играл главную роль, и Ван уважал его как «старшего брата». Дружба бандитов была скреплена кровью.

Едва вступив в Цзинган, в начале октября 1927 года, Мао послал почтительное письмо Юань Вэньцаю, предложив встретиться и обсудить ситуацию. Он выразил готовность преподнести Юаню в знак уважения сто винтовок, если тот позволит ему обосноваться в этих местах. От этого подарка бандит, у которого было всего шестьдесят плохих ружей, конечно, не мог отказаться, но гордость не позволяла ему взять оружие даром. Встретившись, Юань заплатил Мао тысячу серебряных юаней: это был щедрый жест, типичный для китайца. Традиция требовала от хозяина, приняв подношение, вознаградить дающего сторицей. В противном случае можно было «потерять лицо»: ведь гость и вправду мог подумать, что у хозяина есть проблемы. Мао оценил это и своей простотой и обходительностью понравился Юаню. Тому очень польстило, что такой большой человек (а он слышал о Мао как об одном из руководителей коммунистической партии) оказал ему знаки внимания. Расчувствовавшись, он даже сообщил Мао Цзэдуну, что и сам с прошлого года является членом компартии. Так ли это было на самом деле, кто его знает, но Мао сделал вид, что поверил. Через Юаня он установил связь с Ван Цзо, которому тоже подарил оружие (семьдесят винтовок с полным комплектом боеприпасов). На не шибко образованного Ван Цзо особое впечатление произвела эрудиция коммунистического вождя. «Ну и человек! — говорил он. — Один раз с ним поговоришь, а такое чувство, что будто бы лет десять только и делал, что читал книги!»136 Именно Ван посоветовал Мао обосноваться в Цыпине, находившемся под его контролем. На родине же Юань Вэньцая, в соседнем поселке Маопин, был развернут дивизионный госпиталь. Так как Мао был на пять лет старше Юаня и Вана, те стали назвать его «Мао дагэ» («большой брат Мао»). Оформление бандитского братства, по обычаю, было отпраздновано вином и жареной свининой.

Конечно, не все развивалось гладко. То и дело между бойцами Мао и разбойниками Юаня и Вана возникали стычки. Особенно по этому поводу возмущался Ван Цзо, который по натуре своей был человеком весьма недоверчивым. Основания для беспокойства у него, конечно, были. Ведь войска Мао превосходили «общество сабель» в три раза. «А что, если Мао отнимет у нас власть, — поделился он как-то сомнениями с Юанем. — Проглотит и не заметит». И тогда хитрый Юань придумал, как привязать Мао к себе. Он познакомил его с симпатичной сестрой своего старого друга и одноклассника из соседнего уезда Юнсинь, порекомендовав ее как хорошего переводчика местного диалекта. Звали эту девушку Хэ Цзычжэнь и было ей всего восемнадцать лет (она родилась в сентябре 1909 года). В отряде Юаня она находилась недавно, с июля 1927 года. Судя по всему, Юань, ценивший старые связи, относился к ней хорошо, а с его женой Се Мэйсян девица Хэ вообще была близко дружна. Благоволил к ней и Ван Цзо, подаривший ей маузер. Цзычжэнь (дословный перевод: «Дорожить собой») с шестнадцати лет была членом компартии, и в горы Цзинган ее направила местная юнсиньская парторганизация вскоре после того, как в поселке установилась власть «белых». Она была начитанной и политически грамотной, а главное — привлекательной, энергичной, живой и веселой по характеру. Она имела нежное овальное лицо, большие блестящие глаза и тонкую кожу. Не случайно ее детское имя было Гуйюань («Круглая луна в саду коричных деревьев»)[43]. В общем, на Мао она произвела впечатление.