Улей - Соня Фрейм

Тело носителя покачивалось как пьяное, потом мужик плашмя упал на землю и больше не шевелился.

Любоваться больше не хотелось. Хаблов вдарил по газам и с визгом уехал.

Медиумы – не люди.

Медиумы – врата.

Единственная лазейка, позволяющая обойти Стража меж мирами. Боги не могут управлять им, хотя, согласно древним легендам, они его создали. Но он никогда не был их слугой и стал объективным гарантом вечной защиты.

Что же Господа решили сделать?

Ответ был понятен Даниле интуитивно.

Люди принесли им слишком много проблем.

Господа решили устроить террористический акт и в наказание за людскую наглость подсунули бомбу. Пришла пора вычистить человечество, как грязную миску, посредством пятидесяти неинициированных медиумов, чью кровь для них собрали Рут и Данила.

А он тут в Испанию собрался…

* * *

Винсент спал недолго, и это был даже не сон. Он просто провалился в забытье, крепко прижав к себе Рут. Она пахла чем-то безымянным, но в то же время безумно знакомым. В ней жил покой. Иногда в полусне ему вдруг начинало казаться, что он снова в той жуткой белой палате, где дверь сливается со стеной, а окон нет и в помине. Тогда его руки рефлекторно сжимались. Но потом сознание возвращало его во мрак штаб-квартиры «Невидимой армии», хватка слабела, а Рут вздрагивала. В итоге оба одновременно проснулись.

– Почему ты постоянно пытаешься сломать мне ребра? – тихо спросила она, поворачиваясь к нему.

– От страха, – честно ответил Винсент, не открывая глаз. – Когда я боюсь, всегда пытаюсь что-нибудь сломать.

– Не надо. Мне будет больно.

– Извини.

– Но если будет очень страшно – ломай.

Его губы дрогнули в еле заметной улыбке. Пальцы Рут пробежались по его лицу, отвели назад непослушные волосы. Винсент все еще не открывал глаз.

– Ты тревожный человек, – доносились до него ее слова. – В тебе постоянно воет сирена. Я ее слышу.

– М-м-м…

– Выключи уже ее. Хуже не будет. Может, даже наоборот.

Ее губы коснулись его лба, висков, ласково провели по его губам. Он ответил ей немного на автомате, но его рассудок продолжал вспыхивать болезненным, нервным возбуждением.

Было странно ее целовать. Он даже не помнил, когда в последний раз это делал. Винсент никогда ни в ком не нуждался. У него не было отношений. Он даже не знал, как можно любить кого-то. Рут парадоксально вросла под его кожу в момент смерти, но, вернувшись в жизнь, он, надо признаться, не очень понимал, что с ней делать. Да, она была нужна ему, но это же надо как-то выражать?

Кажется, она поняла его замороженность и сама пыталась подарить тепло, которое было ему едва знакомо.

– Я не человек, а пожарная тревога, даже когда кажусь спокойным, – сказал Винсент. – Не умею жить без страха. Это он заставляет меня совершать отчаянные поступки, и люди принимают страх за смелость.

– Чего ты так боишься? – прошептала она, и он наконец-то открыл глаза, видя в слабом сером рассвете ее взволнованное лицо. – Кто за тобой бежит, Винсент?

– Несчастье.

Странный ответ.

Они впервые говорили, узнавая друг друга, потому что у них было на это время. Хотя момент выдался не очень романтичный. Оба жались на продавленном диване в грязной полупустой квартире. Рядом на кушетке сопел заложенным носом простуженный Саид, с кухни доносилась слабая жизнедеятельность Фидель. Но здесь им удалось обрести приют. Они больше ни от кого не бежали и никому не служили.

– И с каких пор несчастье за тобой охотится?

– С детства. Но я не дал себя догнать. Я быстро бегаю. Однако, обернувшись, всегда вижу его лик. Иногда несчастье приобретает черты моей матери. Иногда оно как эта комната, где мерцают мониторы компьютеров, и я живу в каждом из них и при этом нигде. Но бывают дни, когда думаю, что несчастье не позади, а внутри меня. И я борюсь с ним как могу, совершаю безумства. Несчастье – я сам.

Он слегка хихикнул, поражаясь тому, как странно звучат его слова. Винсент еще никогда не описывал вслух то, что чувствует. Все знали его уверенность, интеллект и хладнокровие. Но на самом деле он прятал за ними страхи. Да он был полон ими, как трухлявое дерево – червями.

Рут слушала его так внимательно, что казалось, будто она пробралась в то невидимое измерение его мыслей, которое он и сам не очень-то понимал. Перед ней проступала его настоящая личность. Винсент не искал тепла и не дарил его сам. Жил внутри стен своего одиночества, в которое его загнала жизнь, и свыкся с ним. Даже на Рут и ее ласку он реагировал словно из-под толщи воды: запоздало и часто невпопад.

Но она его вытащила: теперь они связаны. Ему стало неловко от ее пристального внимания. И говорил он больше нее. Но ему так редко хотелось с кем-то говорить.

– Не спрашивай меня больше, – сказал он. – Иначе наболтаю лишнего. Лучше расскажи мне о себе: кто ты, откуда. Хочу услышать что-нибудь реальнее, чем мои домыслы и страхи.

Она скептически хмыкнула, задумавшись над его словами.

– Я – ничего особенного. Жила в Кельне, училась на экономиста, хотя ни хрена не понимала в цифрах. Я вообще ни в чем не разбиралась: ни в учебе, ни в людях, ни в собственном смартфоне. Торчала в кофейнях, смотрела научно-популярные фильмы и пыталась быть хорошей дочерью. Таких как я миллионы. Если бы я не умерла из-за Клариссы, наверное, окончила бы университет и стала бы бесполезным менеджером, занимающимся пересылкой писем. Клеила бы по всему дому стикеры с напоминаниями не забыть что-то сделать. Может, однажды стала бы писать на стикерах свое имя. Между делом, наверное, сдуру бы забеременела и родила ребенка. И вдруг нашла бы себя в этом. А может, наоборот, продолжала бы жить, чувствуя себя не к месту даже в собственной семье. Не знаю, что рассказать. Я просто девушка, которая постоянно в чем-то проваливается.

Винсент улыбнулся, но вышло как-то неуместно. Признание Рут звучало не очень-то весело. С самого начала он заметил в ней много странной покорности обстоятельствам. Она словно сама проминалась и надевала на себя маску под названием «Никто». Что это: защитная реакция, самоубеждение?

– Ты не пустое место, – сказал он с легким недоумением. – Ты хочешь им быть.

– Я просто слуга, Винсент, – покачала она головой. – Это в моей натуре: быть частью чего-то. В школе я всегда была девочкой на побегушках, едва понимая, почему это делаю. Да и что поменялось с возрастом? Знаешь… мне даже нравилось служить. Потому что не могу идти сама. Я никакой лидер, в отличие от тебя, но хороший исполнитель. Кто-то должен делать грязную работу, иначе ничто не сдвинется с места. Поэтому мне нравится концепция богов-Пчел, она мне понятна. Те, кто творит, не гении, а работяги, вся их жизнь – это труд. Но трудом двигается все сущее. Разве это не верно?