Наследник - Гэри Дженнингс

Он сделал выразительный жест, словно зашивая себе губы.

— Мои уста запечатаны, amigo. Дело, конечно, более серьёзно, но хватит о деньгах...

Он пожал плечами.

— Когда мы провернём наше дельце, у нас будет достаточно средств, чтобы выплатить возмещение и избежать судебного преследования. Можно будет если не восстановить поруганную девичью честь, то уж, по крайней мере, предоставить ей и ребёнку некоторое утешение.

Я расстался с де Сото в четверг, пообещав нанести ему визит в субботу. Уже послезавтра, в ужасе думал я, разъярённая толпа разорвёт меня в клочья как наглого обманщика. При этом я не имел ни малейшего представления, на что такое намекал де Сото. Какой-то секрет? Приданое? Девичья честь?

¡Ay de mi!

Выйдя на улицу, я увидел сидевшего на корточках lepero Хайме и подозвал его.

— Позже мне потребуется твоя помощь. Когда стемнеет, приходи на постоялый двор.

— Si, сеньор. Но вам придётся заплатить мне побольше. Моя бедная матушка очень больна.

— Нет у тебя никакой матери и никогда не было. Ты отродье самого el diablo.

Я швырнул юному лжецу реал.

— Посоветуй мне индейского знахаря, который изготовляет снадобье.

Паренёк ухмыльнулся.

— А какое снадобье вам требуется? Любовное?

Я застонал.

— Мне нужно средство, способное унять бурю.

¡Ay de mi! Старый друг семьи, надо же так влипнуть! Де Сото сказал мне, что старик живёт со своей дочерью. Он полуслепой и поэтому постоянно носит в глазу стекляшку, так называемый монокль. Первым моим порывом было нанять оборванцев, чтобы они разбили его стекляшку, но вполне возможно, что старик опознал и разоблачил бы меня и без неё. Признаться, я даже подумывал о том, чтобы подослать к бедному старику убийц или по меньшей мере устроить нападение, чтобы его избили до потери сознания. Другое дело, что на организацию всего этого у меня уже не было времени, не говоря уже о том, что встреча со способным вывести меня на чистую воду старцем отнюдь не исчерпывала список возможных неприятностей, а лишь только открывала его.

Что, интересно, натворил этот дон Карлос, именем которого меня угораздило назваться? Скрылся от властей? Де Сото говорил о возможности избежать ареста, вернуть деньги и если не восстановить поруганную девичью честь, то хотя бы предоставить «ей и ребёнку некоторое утешение». Ну и что всё это значит?

Из личного опыта общения с Мигелем де Сото я уже уяснил, что секреты изливаются из его рта, подобно воде, перехлёстывающей плотину. Надо полагать, к настоящему времени уже весь город знает, что моя история о приданом, полученном от торговца свиньями, не более чем прикрытие неприглядных делишек.

iPor Dios! Ну почему я не использовал первоначальный план? Вольно же мне было надеть личину негодяя. Судя по всему, я выдал себя за вора и совратителя. Воистину гримаса судьбы: ведь я делал всё возможное, чтобы отбросить прошлую воровскую жизнь и стать благородным кабальеро. И вот круг замкнулся. Я кабальеро — но при этом снова вор!

Мне вспомнились рассказы отца Антонио о странных людях, живущих в Индии, в стране слонов и тигров. Тамошние мудрецы учат, что поступки, совершенные в прошлом, добрые или дурные, непременно отзываются в настоящем или будущем. Согласно их верованиям, мы проживаем жизнь за жизнью, но каждая из них во многом предопределена предыдущими, и любое содеянное зло рано или поздно вернётся к нам.

В таком вот невесёлом настроении пришёл я в тот вечер на постоялый двор, чтобы отдохнуть перед визитом к вице-королю. Елена к настоящему времени уже должна была вернуться в город — слышала ли она историю про дочь свиноторговца? А ведь меня уже угораздило сказать ей про свою «заботу о жене и ребёнке». А теперь Елена узнает обо мне много интересного — например, что я не только обманщик, лгавший напропалую в том числе и ей, но вдобавок и гнусный негодяй, бессердечно обошедшийся с женщиной.

Я вовсе не рвался в герои и собирался проникнуть в город тихо, но в результате оказался в центре внимания, и теперь небось все в Мехико только и обсуждали, что со мной следует сделать: наградить или повесить. И что-то подсказывало: неприятности для меня ещё только начинаются.

И точно, по возвращении на постоялый двор трактирщик сообщил мне и вовсе ошеломляющую новость:

— Прибыл ваш брат, дон Карлос. Он дожидается вас наверху, в вашей комнате.

Я поблагодарил трактирщика и стал подниматься по лестнице, хотя меня так и подмывало развернуться и пуститься наутёк. Сначала старый друг семьи, а теперь ещё и родной братец! А не собралась ли, случайно, вся семейка дона Карлоса перебраться в Новую Испанию?

В коридоре верхнего этажа я обнажил шпагу. Охоты проливать кровь совершенно постороннего человека у меня не было ни малейшей, но другого выхода я не видел. Не прикончу «братца», он поднимет шум, и вряд ли я успею убраться за дамбу прежде, чем soldatos вице-короля защелкнут на мне наручники.

Я собрался с духом, сделал глубокий вдох и с клинком наготове ворвался в свою комнату.

Одноглазый мужчина поднял на меня взгляд с постели, на которой он пребывал в компании баклаги вина и той самой мулатки, от чьих услуг я отказался.

— Эй, Бастард, убери-ка ты лучше шпагу. Разве я не твердил тебе много раз, что фехтуешь ты не лучше покойника?

Матео отослал шлюху, а я уселся в кресло, закинув ноги на задник кровати, в то время как мой гость блаженствовал на подушках. Его левая глазница была скрыта под чёрной нашлёпкой, при виде которой я покачал головой.

— И как зовут эту рану, compadre? Маргарита? Юлиана? София?

— Называй её скромно — герцогиня.

— Ага, стало быть, герцог, вернувшись с войны, застал тебя в постели со своей супругой. Полагаю, кузиной королевы, никак не меньше.

— Бери выше, кузиной самого дьявола. Только представь, она сама отправила герцогу анонимное письмо — у них, видишь ли, наметилось охлаждение, и ей пришло в голову, что ревность вернёт супруга в её объятия.

— Ясно. А что, глаз у тебя сильно болит? — спросил я сочувственно.

— Глаз? Да совсем не болит. — Матео приподнял повязку и показал красную пустую глазницу. — Ну как, скажи на милость, может болеть то, чего больше нету?

— Поединок на шпагах?

— Нет, всё было далеко не столь благородно. Слуги держали меня, а герцог лупил. Выбил мне глаз и, ей-богу, выбил бы и второй, но я вырвался и удрал.

— И ты не перерезал ему глотку или хотя бы не выколол «око за око»?

— Нет, глотка герцога цела, и оба глаза на месте. Но мочится он теперь через соломинку.

— Хорошая работа. А как тебе удалось изувечить герцога и остаться в живых?