Дождь Забвения - Аластер Рейнольдс

– Северный вокзал, – сказала она таксисту перед тем, как продемонстрировала ему бумаги, необходимые для проезда по мостам. – И как можно скорее!

Шофер проворчал, что он не волшебник, но повез быстро. Вскоре проехали мост и споро покатились по узким улочкам квартала Маре, стараясь обойти поток машин, густеющий к субботнему вечеру. Ожье ощутила усталость – будто огромная стена склонилась над нею, готовая рухнуть, раздавить, и уже бегут трещины. Ожье прижалась щекой к трясущемуся стеклу, оцепенело глядя на огни вывесок и витрин, на свет проезжающих мимо автомобилей. Все это казалось ей иероглифами из красного, белого, синего, золотого огня. Город выглядел почти бесплотным, непрочным, как стекло под щекой. Его существование хотелось считать нереальным, ненастоящим. Ведь и в самом деле не важно, что случится здесь. Это никак не повлияет на жизнь Верити Ожье в Заросли. Нет нужды продолжать расследование, начатое Сьюзен Уайт. Никакие его результаты не важны для орбитальной сети вокруг Земли-1. Даже если на Земле-2 случится ужасное (а Ожье никак не могла избавиться от ощущения, что здешнему миру и в самом деле грозит что-то очень плохое), то для Земли-1 это не трагичнее гибели в огне редкой книги – или в худшем случае целой библиотеки. Земля-2 может быть потеряна – но ведь месяц назад Ожье и не подозревала о ее существовании. Всё и вся, составляющее жизнь Верити Ожье, продолжится, как и раньше, и спустя несколько месяцев жернова обыденных хлопот и срочных дел размелют воспоминания, лишат плотности и реальности, отодвинут в дальний угол. Да и при самой страшной катастрофе не будет утеряно знание о Земле-2. В Бюро древностей уже доставлено множество документов и артефактов. Конечно, будет жаль людей, пойманных в ловушку, но важно помнить: они вовсе не настоящие люди, а заброшенные в космос тени жизней, уже прожитых триста лет назад. Жалеть их – все равно что жалеть фигуры на сгорающей старой фотографии.

Ожье ощутила, что ее решимость убывает с каждой минутой. Зачем садиться на ночной поезд в Берлин? Куда проще остаться на ночь в Париже и дождаться возвращения транспорта. Верити послали выполнить задание. Оно выполнено, насколько это было возможно. Никто не осудит, если сейчас она решит остановиться и отдохнуть, позаботиться о своей безопасности.

Такси притормозило, подрулило к входу на вокзал. Водитель остановил машину, не выключая двигателя – ждал платы. Ожье не могла и пошевелиться, скованная нерешительностью. Может, попросить шофера, чтобы увез отсюда в далекую гостиницу, где Флойд с компанией не додумаются искать? Или все-таки действовать по плану, сесть на берлинский поезд, погрузиться еще глубже в мир Земли-2? От одной мысли о поезде к горлу подкатил комок, будто Ожье против воли подошла к самому краю и от взгляда в бездну закружилась голова. Ведь никто не учил Верити выполнять такие задания. Калискан счел ее пригодной для короткой вылазки за бумагами, но отнюдь не для путешествий по альтернативной Европе. Да и то он сомневался. Конечно же, должны быть другие люди, лучше приспособленные для таких предприятий.

Мысль о том, что это и в самом деле может быть правдой, ожгла Верити, будто удар плетью.

– Ты сможешь, – сказала она себе и повторила это несколько раз, будто мантру.

Водитель повернулся к пассажирке, взглянул с любопытством. Воротник рубашки взъерошил волосы на его затылке. Клиент медлит – ну и пусть. Счетчик-то работает.

– Вот, – сказала наконец Ожье, протягивая деньги. – Сдачу оставьте себе.

Минутой позже она шагнула под купол из стекла и стали и завертела головой в поисках билетных касс. На перронах кишели пассажиры, толкаясь, обходя друг друга, – будто масса серых пчел. У каждой свое задание, каждая совершенно безразлична к другим. Возле перронов нетерпеливо ждали составы, фыркая, пуская к потолку струи белого пара. Один поезд, со спальными вагонами, тронулся – должно быть, направляясь в Мюнхен или Вену, в глубину европейской ночи. Красный отсвет огней последнего вагона разлился по рельсам, будто кровь.

Ладно, будем действовать по порядку. Верити подошла к кассам и с радостью обнаружила: очередь на международные линии гораздо короче, чем на внутренние. Ожье уже решила: если мест не будет, все равно она сядет на поезд и разберется на месте. Всегда можно испробовать такое средство, как взятка или воровство.

Продавались билеты на семичасовый экспресс – позднее, чем хотелось бы, но все же лучше, чем ничего.

Когда она протянула деньги грязными, с черной каймой под ногтями пальцами, у девушки за кассой ни единый мускул не дрогнул в лице. Наверное, кассиров специально учат не обращать внимания на разные странности.

– С какого перрона? – спросила Верити.

Кассир ответила и пояснила, что садиться можно за полчаса до отправления.

То есть до посадки еще час. Первые двадцать минут Ожье потратила на поиски женской уборной и посильной очистки от тоннельной грязи. В конце процесса кусок карболового станционного мыла стал черным, а раковина выглядела так, будто ею пользовалась целая бригада шахтеров после смены в угольном забое. Но в результате Ожье почувствовала себя намного лучше. А когда переоделась в вещи Греты, спрятав прежние лохмотья в сумку, то подумала, что узнать ее в черном станет намного труднее. А значит, в оставшийся до отправления час вполне можно наведаться в ближайшее бистро или кафе. Ожье не ела с завтрака, и голод уже давал знать о себе. Правда, если уйти с вокзала, не факт, что хватит смелости вернуться, как бы ни было жаль потраченных на поезд денег. Потому она решила пойти в станционный ресторан. В его зеркальном лабиринте выбрала дальний угол, откуда могла наблюдать за входящими, не будучи замеченной ими. Заказала сэндвич с бокалом вина и всей душой пожелала, чтобы большая стрелка на вокзальных часах мгновенно перескочила на половину седьмого.

Сквозь стеклянные двери ресторана Верити увидела на дальнем конце перрона мужчину в сером плаще, остановившегося у стойки с газетами. Нашаривая в кармане мелочь, он осматривался по сторонам, будто впервые попавший сюда турист. Купив газету, водрузил на нос круглые нелепые очки, отчего сделался похожим на филина, и принялся за чтение.

Это не Флойд. Определенно.

Принесли заказ. Ожье понюхала вино и залпом выпила полбокала. Впервые за день она немного успокоилась, позволила растечься по телу приятной расслабленности. Еще немного, и будет койка в ночном поезде. Уж всяко там будет не опаснее, чем в Париже с его выводком детей войны. В Берлине следует найти фирму, сделавшую шары, и попытаться выяснить их назначение. И никаких рискованных шагов, способных раскрыть истинную причину интереса. Быть тише воды, ниже травы. Даже если вернется с одним лишь описанием здания, где делались шары, это уже полезная информация. Несомненно, Калискан официально выбранит за самодеятельность, но частным образом, несомненно, поблагодарит за работу. И, ведя расследование, не законченное Сьюзен, можно поближе познакомиться с древней Европой, что едва ли возможно, если отсиживаться в парижском гостиничном номере и вздрагивать от каждого шороха.

Двери ресторана толкнул мужчина в плаще. На мгновение – пока пар над кофеваркой мешал рассмотреть – Ожье показалось, что это Флойд. Но как только мужчина вошел, навстречу поднялась стройная женщина в облегающем платье изумрудного цвета, и пара поцеловалась страстно и жадно, будто изменяющие супругам любовники. Ну да, так и есть. Мужчина протянул женщине коробочку, та открыла и ахнула. Наверняка дорогое украшение. Он заказал выпивку, пара посидела десять минут, взявшись за руки, затем мужчина поцеловал на прощание подругу и ушел, растворился среди вокзальной толпы. Минутой позже раздался свисток отходящего поезда, и Ожье уверилась окончательно: мужчина сел на него, поехал назад, к своему дому в провинции, к наскучившему семейному очагу, а эта десятиминутная встреча – такая же обыденность, как чистка зубов и утренний прощальный поцелуй с женой. На одно головокружительное мгновение люди вокруг показались реальными, такими же, как все, кого знала и любила Верити Ожье. Лишь предельным усилием воли она стряхнула наваждение, заставила себя думать об этих существах как о чем-то вторичном. Этот мир – фантом. Застывший на сетчатке отпечаток настоящего.