Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

Колебания турок в отношении ратификации первоначального соглашения отчасти были вызваны отсутствием у Харборна официального статуса. Теперь это нужно было исправить путем переговоров между королевой и компанией. Королева Елизавета лично оплатила расходы по его первой поездке в Стамбул. Она уже была вполне готова назначить Харборна своим послом при султане. Но в тот момент открытие и содержание в Порте постоянной дипломатической миссии, с посольством и несколькими консульствами, снабженными всем необходимым для надзора за английской торговой миссией, было за пределами возможностей английского правительства. Главное — посол должен был обладать всеми необходимыми полномочиями, чтобы обеспечить защиту английской миссии турецкими властями. Поэтому английское правительство считало, что расходы миссии должна взять на себя компания, и в итоге это решение было согласовано. В ноябре 1582 года Уильям Харборн был удостоен ранга первого английского посла при дворе султана. Перед ним стояло две задачи: быть королевским представителем с выполнением дипломатических обязанностей, с одной стороны; с другой стороны, быть торговым агентом с обязанностями перед компанией, которая его финансировала.

Харборн, таким образом, вернулся в Стамбул, на этот раз морем, на высоком корабле, названном «Сюзан оф Лондон», который вводили в гавань две галеры. Посол сошел на берег под орудийный салют, звуки труб и барабанов, а также другие знаки радости и был встречен эскадроном кавалеристов. Случилось так, что его приезд пришелся на Страстную пятницу, и христиане города находились на торжественной службе, «распевали псалмы, приличествующие Страстям Господним». Соперник Харборна, посол Венеции, сообщил о нем, что «даже турки с презрением называли его „лютеранином“ и отказывались присутствовать на „роскошном ужине с мясом“, который он дал в тот же вечер». После раздачи внушительного количества подарков различным пашам Харборн, неся с собой новые дары и письмо от королевы Елизаветы, был принят Улуджем Али на его галере. Но английский посол не получил от старого корсара большой поддержки. То же самое можно сказать и о самом Френсисе Дрейке, который почти ничего не получил в обмен на дар «многих ваз серебра».

Харборн и его люди были затем приняты во дворце султана на пиршестве, где было подано сто пятьдесят видов блюд. В качестве напитка предлагалась «розовая вода, смешанная с сахаром и специями». В завершение Харборн, облаченный в шитые золотом одежды, в сопровождении свиты, несущей дары, получил аудиенцию у самого султана, облаченного в одежды, шитые серебром. Среди подарков были «три чистокровных мастифа в попонах из красной ткани, три спаниеля, две ищейки, одна обычная гончая, две серые борзые и две маленькие собачки в попонах из шелка». Самым великолепным подарком, оценивавшимся в «пятьсот фунтов стерлингов», были инкрустированные драгоценными камнями и искусно украшенные серебряные часы, увенчанные замком.

Жерминьи, низведя Харборна до уровня «простого наемного работника торговцев», заявил решительный протест по поводу этого официального и весьма благосклонного приема, угрожая разорвать франко-турецкий союз, если английским судам будет разрешено плавать под их собственным флагом. Морозини, посол Венеции, попытался с помощью подкупа убедить великого визиря, что допуск англичан к турецкой торговле имел бы неблагоприятное воздействие на доходы турок от таможен. «Французы и венецианцы, — доложил Харборн, — противились изо всех сил, но их злоба произвела противоположное действие». Великий визирь твердо заявил Жерминьи, что «не было причин для такого шума», и повторил, что Порта открыта для всех, кто желает мира.

Харборн отлично соответствовал должности посла. Он обладал спокойной выдержкой, контрастировавшей с взрывным темпераментом Жерминьи, и вскоре смог не только возобновить действие приостановленных капитуляций, но и улучшить их, в плане таможенных сборов, за счет своих соперников. Как патриот, он всегда был готов доказывать величие своей страны. Великому визирю, в то время как противники назвали его простым торговцем, Харборн с гордостью объяснял, что «был знатным лицом высокого ранга, более высокого, чем любой другой из находящихся здесь» и что в любом случае «они не имеют права рассматривать его частное положение, а только величие королевы, его госпожи».

На практике Англия находилась в более выгодном положении по сравнению с Францией, поскольку ее капитуляции были ограничены коммерческими привилегиями, тогда как французские предусматривали также защиту всех христиан и их церквей. Наступил момент, когда султан, в состоянии крайнего религиозного фанатизма, навеянного муфтием, враждебно настроился к христианам и пригрозил превратить все церкви Стамбула в мечети. Протесты Жерминьи и дары ортодоксальных греков предотвратили эту угрозу, но три церкви в Галате тем не менее были закрыты и вновь открылись только после дополнительных подношений. Но когда место Жерминьи занял Савари де Ланкосм, новый посол спровоцировал спор в главном храме, заняв почетное место, предназначенное только имперскому послу. Поэтому храм был вновь закрыт по распоряжению великого визиря, который отказался открыть его до тех пор, пока «господин де Ланкосм не прекратит разыгрывать из себя дурака». Англия приобрела многое из того влияния, которое неумолимо теряла Франция. И теперь, когда Харборна предупредили об антианглийскнх интригах Ланкосма, он смог спокойно и с достоинством заметить: «Я не думаю, что он будет достаточно силен, чтобы оставить меня не у дел».

* * *

Но для обеих европейских держав нынешние выгоды оказались скорее экономическими, чем политическими. Вскоре стало ясно, что Османская империя, несмотря на ее военно-морскую мощь, была теперь не слишком склонна ввязываться в вооруженные конфликты в политических интересах и Франции, и Англии. В то время, когда король Филипп в своих атлантических портах явно строил большую Испанскую армаду для вторжения в Англию, Порта оставалась вежливой, но упорно «глухой» к обращениям Харборна относительно морской поддержки, хотя бы в форме отвлекающей атаки турок на испанское средиземноморское побережье. Английский посол уехал из Стамбула в Лондон в конце своей миссии, благоразумно избегая Гибралтарского пролива, прибегнув к поездке по суше, незадолго до отплытия Испанской армады. После того как это произошло, в Порте преобладало мнение, что дни Англии сочтены, и новость о поражении испанцев в 1588 году приветствовалась с некоторым недоверием. Позже в нее поверили, но только после появления в водах Средиземного моря вооруженных английских каперов, сравнимых с берберскими корсарами. Они под видом ведения торговли без разбора нападали на караваны торговых судов Средиземноморских стран. Не в силах контролировать их, английский посол обратился с соответствующей просьбой в Лондон.

Франция также стремилась заручиться турецкой помощью гугеноту Генриху Наваррскому, который занял трон как король Генрих IV, против его внутренних католических врагов, Гизов, поддерживаемых Филиппом Испанским. Султан написал и королеве Елизавете, и королю Генриху, обнадежив их возможным сотрудничеством Турции против испанцев.

Таким образом, существовала надежда, что турецкий флот будет действовать совместно с английским и французским флотами, объединившись в протестантской борьбе против угрозы со стороны «идолопоклоннической» Испании. Преемник Харборна Эдвард Бартон доложил об этом плане министрам королевы. Но то ли из-за скупости султана, то ли действительно из-за отсутствия средств в его казне, но турецкая помощь так и ограничилась обещаниями.