Черчилль. Молодой титан - Майкл Шелден

Первым делом, придя в кабинет главы адмиралтейства, Черчилль прикрепил к стене за столом карту Северного моря, где штабные офицеры могли бы отмечать флажками позиции германского военно-морского флота.

Каждое утро Уинстон рассматривал карту, не потому даже, что перемещения немецких кораблей были так уж важны на тот момент. Как он позже писал, это делалось для того, чтобы «внушать себе и всем, кто работал со мной, чувство постоянного присутствия опасности». Негостеприимные северные воды между Германией и Британией — вот арена, где он должен был выиграть любой ценой.

У него были основания испытывать чувство благодарности к Маккенне за то, что тот выступил против него в тот памятный день 1909 года в вопросе о дредноутах и о строительстве новых гигантских линкоров. Сейчас он намеревался поставить вопрос об увеличении их количества и готов был объяснить почему. Он нашел способ публично принести своего рода извинения за ошибочное представление о Германии, сделанное им в прошлом: «Мы очень многим обязаны предусмотрительности и решительности мистера Маккенны», — сказал он в 1912 году на встрече в Шотландии.

Оставив Ллойд-Джорджу возможность завершить работу по утверждению закона о национальном страховании, — благодаря чему его имя навсегда оказалось связанным со страхованием здоровья и страхованием от безработицы, — Уинстон погрузился в изучение всех деталей и тонкостей, касающихся строительства более быстроходных и эффективных боевых кораблей, способных встать на пути германской армады. Военно-морские силы не интересовали Ллойд-Джорджа. Но где бы он ни встречался с Уинстоном, тот сразу начинал рассказывать, как обстоят дела в его ведомстве. «Послушай, Дэвид, хочу тебе сказать…» — обращался Черчилль к Ллойд-Джорджу, после чего следовал длинный монолог «о его убийственных кораблях».

Не будучи специалистом в тактике ведения морских боев, Черчилль все же много знал о войне и понимал самое главное, что часто упускали другие. В первый же год своей работы во главе военно-морского ведомства он обратился к аудитории в лондонском Берлингтон-Хаусе со следующими словами: «Адмиралтейство ставит перед собой одну-единственную задачу, сосредоточив на этом все силы и внимание, а именно — добиться максимума военной мощи в данный момент и в нужном направлении». Другими словами, за фасадом великолепной бюрократической машины адмиралтейства скрывалась тяжелая и постоянная монотонная работа, направленная только на одно: способность противопоставить сильному противнику еще большую мощь. При встрече дредноутов один удачный орудийный залп мог решить исход битвы. Следовательно, говорил Черчилль: «лучший способ сделать войну невозможной — это сделать победу несомненной».

И снова, как говорила Вайолет, он не работал вполсилы, он отдавался ей целиком. Черчилль не хотел войны, он знал, насколько она ужасна. «Какая бы великая цивилизация или развитая нация мира ни вступила в войну, — предупреждал он своих слушателей в Берлингтон-Хаусе, — она очень многое теряет задолго до того, как война подходит к концу». Но если Германия упорно строила все больше кораблей и начинала представлять все большую угрозу, Черчилль готов был приложить еще больше усилий, чтобы предотвратить сражение или ответить убийственным залпом.

Кайзер и его адмиралы прилагали огромные усилия для перевооружения германского флота. Но Черчилль все еще надеялся на иное разрешение вопроса. И за неделю до его выступления в Берлингтон-Хаусе он предложил немцам устроить «морские каникулы». Это давало бы обеим сторонам возможность повременить немного с постройкой кораблей, приостановить военно-морские программы, рост вооружения, а если получится, то и покончить с этим на какое-то время. Уинстон сказал, что «каникулы» позволят «приостановить конкуренцию на море и начать все с чистой страницы в книге недоразумений». Но кайзер отнюдь не считал развернутую им гонку вооружений «недоразумением». Он полагал, что Британию надо потеснить, чтобы Германия могла возвыситься. Отвергнув британское предложение, он отправил в ответ краткое послание: «такое соглашение возможно только между союзниками».

Хотя Черчилль сознавал необходимость постройки все большего количества боевых кораблей, он искал еще чего-то, что выходило бы за рамки обычного численного превосходства. Желая сохранить преимущество в скорости и огневой мощи, он осуществил два важных нововведения, ставших самыми смелыми шагами за все время его руководства британскими военно-морскими силами. Во-первых, чтобы корабли могли двигаться с большей скоростью, Черчилль решил вместо угля использовать жидкое топливо. Во-вторых, чтобы обеспечить британским дредноутам превосходство над германскими в силе и дальности артиллерийского огня, он решил перевооружить их новыми пушками, заменив прежние 13,5-дюймовые (343-мм) орудия более массивными 15-дюймовыми (381-мм). Снаряды из этих пушек могли поразить цель на расстоянии двадцати миль.

Риск был немалый. Проблема с жидким топливом представлялась весьма серьезной, поскольку Британия испытывала в нем недостаток (как известно, в метрополии отсутствовали нефтяные месторождения). Используя цветистое выражение Черчилля, которое он дал палате общин: «Наши острова не наделены природным богатством — жидким топливом». Что же касается пятнадцатидюймовых пушек, то никто не знал, смогут ли они вообще стрелять должным образом, поскольку «таких стволов еще не существовало. Их до сих пор не выпускали». Но Черчилля ничто не могло остановить. Уже давным-давно он пришел к выводу, что любые трудности можно преодолеть. И ему удалось переубедить всех и принять оба новшества.

За два с половиной года Черчилль смог разрешить одну из двух проблем — и вовлек Британию в нефтяной бизнес, убедив правительство как можно больше заботиться о развитии Англо-персидской нефтяной компании (позже известной как «Бритиш Петролеум») и всячески защищать ее интересы. В отношении другой проблемы, связанной с увеличением калибра главных корабельных орудий, ему оставалось только надеяться, что 15-дюймовые пушки все-таки будут стрелять, как положено. Он не мог согласиться ждать целый год, пока будут пройдены все испытания: «Даже в мирное время приходится иной раз рисковать, что же говорить о войне? — заметил он. — Смелый проект сейчас сможет помочь нам выиграть битвы потом».

Занятый тем, что впоследствии могло принести победы, он все равно слышал знакомые критические голоса, утверждавшие, что он оплошает. Уинстон знал: «Никаких оправданий не приняли бы. Все в один голос твердили бы «нетерпеливый», «неопытный», «смешавший планы своего предшественника, даже не проработав и месяца на его месте», «он искалечил все имевшиеся в наличии корабли», «все закончится полным крахом». Он уже столько раз слышал нечто подобное в прошлом, что не тратил времени на переживания по этому поводу. Черчилль поднимал планку все выше и выше, чтобы дать волю воображению и решиться на то, о чем другие даже помыслить не могли.

Однако сейчас вопрос стоял не только о его собственной репутации или об интересах какого-то одного ведомства. Сейчас дело касалось огромного морского флота и безопасности всей державы в целом. Так что доверие, которое получил молодой человек, еще не достигший тридцати семи лет, — можно считать совершенно беспрецедентным. Черчилль осознавал это, но никогда не сомневался, что оправдает его.