Ричард Длинные Руки - коннетабль - Гай Юлий Орловский

– Хорошо, – сказала она. – Ночуем здесь.

Воздух здесь, в отличие от поверхности, влажный и прохладный, даже холодный, но зато не прыгает от дикой жары днем до заморозка ночью. Я недолго наслаждался отсутствием жары, скоро все-таки начал вздрагивать и постукивать зубами.

Джильдина повозилась в мешке, к моему счастью, там оказались палочки, вымоченные в жире. От ладоней метнулась искра, вспыхнул небольшой костер.

– Это последний, – сказала она обреченно. – Больше огня не будет…

– Будем есть сырое, – ответил я оптимистически. – Подумаешь!

Она посмотрела с подозрением:

– Когда-нибудь сырое ел?

Я вспомнил суши и прочие блюда, ответил уверенно:

– Конечно! А что такого?

Мне показалось, что она посмотрела с некоторым уважением, и я, вспомнив устриц, добавил бодро:

– Даже живых ел! Пустяки.

Она посмотрела внимательнее, не веря, но я смотрел честными глазами, я ведь, кроме устриц, еще и микробов ем тысячами, и она покачала головой:

– Да-а, не врешь… Кто бы подумал…

Мы разогрели еду и перекусили, одежда еще не высохла на наших телах, но и раздеваться – быстрее замерзнешь, она легла, согнувшись в ком, колени подтянула почти к подбородку. Я лег сзади, прижался, сберегая тепло тел. Через некоторое время дрожь начала уходить, я даже ощутил, что сам разогреваюсь, а мои ищущие лапы, что всего лишь крепко прижимают ее тело к моему, начали потихоньку устраиваться там поудобнее, забыв, что сладких и пышных сисек-то и нет, увы.

Правда, есть то, что я сам назвал великолепными, но женщине что не скажешь, если надо, а мне было надо, хотя уже и не вспомню, зачем. Да и неважно зачем, мы женщинам всегда брешем, это называется хорошим воспитанием, умением уживаться, говорить комплименты и умалчивать о всяких… ну, не заслуживающих упоминания мелочах или смущающих обстоятельствах.

Наконец мои руки остановились на этих великолепных, я их отыскал по сократившимся глыбам мышц груди, а затем в ладони уперлись твердые камушки, похожие на ощупь на обкатанную водой гальку.

Тепло пошло от ладоней по рукам, я как-то незаметно согрелся и заснул, как засыпает человек, который целый день ходит, карабкается, падает и снова карабкается.

Снова Джильдина проснулась раньше, а когда я разлепил веки, она с факелом в руке осматривала стены. В развязанном мешке смутно белеет мясо ящерицы. Я перекатился к мешку, Джильдина оглянулась, красный свет превратил ее лицо в маску медной статуи.

– Долго спишь, – сказала она неодобрительно.

– Сон – залог здоровья, – объяснил я. – Видишь, какой я здоровый?

Она скривила губы.

– Здоровый, – согласилась нехотя. – Даже здоровенный… Да только здоровенность мало помогает.

– Да ну?

– Выжить, – уточнила она.

– Мы разве не команда? – спросил я. – Видишь, уже досюда дошли! Куда не ступала задняя нога нормального человека!

Она поморщилась сильнее, а я подхватился и доедал на ходу, пока она не сказала что-нибудь еще.

Джильдина даже не оглядывалась, посмел бы я не идти послушно след в след. Хоть мы и команда, но с четкой субординацией, где мне отведено не самое почетное место. Пещера переходила в пещеру, часто без всяких расщелин и туннелей, а просто анфиладой пустот: планета постоянно расширяется, в ее недрах образовываются такие пузыри, где можно разместить не только крупные города, но целые страны.

Я ужасался, задирая голову, не в состоянии узреть свода. Шарик света, который я создаю время от времени, поднимается выше и выше, везде пустота, наконец превращается в светящуюся точку, что продолжает подниматься, а каменного свода все нет. Джильдина двигалась настороженно, время от времени хваталась за охранные талисманы, шептала заклятия. Как-то пещера сузилась, предлагая длинный проход в сотню-другую шагов, пол идеально ровный, над стенами тоже кто-то поработал, что обрадовало и насторожило разом, как всегда, когда имеешь дело с творением рук человека.

Впервые после того, как вылезли из водоема, я увидел впереди человеческие кости. Джильдина начала шептать заклятия, я же только таращил глаза. Костей много, среди них с десяток черепов, кости в некотором странном порядке… Понять бы… Нет раздробленных, переломанных, перерубленных мечами или топорами. Все целы, за исключением очень немногих. Да и те не переломаны, а удивительно ровно… срезаны?

– Погоди, – сказал я.

Джильдина остановилась, настороженность быстро сменилась злым нетерпением.

– Что?

– Опасность, – сказал я.

Она посмотрела по сторонам, задрала голову и взглянула наверх.

– Я уже проверила. Магии нет.

– А как насчет простых ловушек?

– Не чувствую, – ответила она и легонько топнула. – Если вблизи яма, то можно вот так… Слышишь?

– Не слышу, – сказал я торопливо. – Это не совсем простые ловушки. Стой! Не двигайся…

Она уже качнулась было вперед, я сказал быстро:

– Факел! Можешь его поджечь?

– Зачем? – спросила она непонимающе. – С твоим шариком светло…

– Нужен дым, – пояснил я.

Она зажгла факел и передала мне, но взгляд сказал ясно, что если у меня не получится, то прибьет на месте. Я осторожно опустил огонь к самому полу и повел из стороны в сторону. Дым поднимался ленивыми клубами, и вдруг на уровне колен Джильдины и совсем близко от ее ног его прорезала рубиновая ниточка. Дым исчез, но Джильдина уже заметила, застыла.

Я снова повел факелом, дым устремляется к своду быстро, но рубиновая нить остается на месте.

– Это невидимый нож, – объяснил я. – Сделай шаг вперед, останешься без ног.

Джильдина сказала негромко, я ощутил в ее голосе напряжение:

– Но почему я не ощутила?

– Это не магия, – ответил я.

Подобрав длинную бедренную кость, я хотел было бросить на рубиновую нить, но вместо этого стукнул по ней, как по натянутой нити, кончиком. Совершенно бесшумно край отвалился. Взвился легонький дымок, срезанный кусочек упал на пол. Я опускал на нить кость и поднимал, срезанные кусочки падали аккуратной кучкой.

Когда в моих вытянутых пальцах остался обрубок не больше, чем мизинец, Джильдина сказала резко:

– Перестань!

– Перестал, – сказал я послушно.

Она напряженно думала, оглядывала стены, потолок, наконец прорычала зло:

– Здесь не пройти. Там, думаю, их еще много.

Впереди по коридору костей в самом деле много, как только и сумели пройти так далеко, я сказал осторожно: