Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко

Повинуясь знаку, плотная казачья лава, быстро переменяя аллюр с волчьего намёта на широкий и подаваясь крыльями вперёд, неудержимо и бесповоротно понеслась за ним через размякшее чёрное поле. Зацокали стальные кавказские стремена. Земля задрожала. Из-под копыт полетели сырые комья...

Монастырь приближался стремительно. Из-за светлой каменной стены, с башенкой над воротами, поднимались белая колокольня и низкие купола, синие и зелёные, пяти небольших церквей.

Семьсот шагов до цели. Привстал в стременах и как можно выше поднял клинок третий раз: «Шашки к бою!» И, переждав секунду-другую, резко махнул вперёд: «В атаку, марш-марш!»

Лава ощетинилась клинками, бросилась в карьер и огласилась гортанными криками «Ура!», гиканьем и свистом.

Чуть натянув повод, замедлил бег кабардинца до галопа и тут же очутился за спинами казаков.

Огонь красных стал беспорядочным и неприцельным: пули, тонко посвистывая, улетали куда-то над головой или зарывались в землю. Ещё секунды — и стрельба утихла. От монастырской стены побежали люди в шинелях, покатились вниз по крутому склону, кинулись к ближним садам и дворам.

Одна сотня мигом взлетела к белой монастырской стене. Другие, огибая холм и сворачиваясь, врывались в узкие улочки, рубя настигнутых. Самые стойкие красноармейцы, укрывшись в крайних дворах, отчаянно отстреливались из-за низких палисадников...

Пули звонко щёлкали о монастырскую стену, взбивая каменную крошку... Хрипела и била ногами лошадь: ей пробило шею... Прихрамывая, подошёл к ней казак и, вставив дуло винтовки в ухо, выстрелил. И присел рядом на корточки, рукавом черкески утирая со щёк то ли пот, то ли слёзы...

Санитары уже несли раненых и укладывали на мощёной площади перед монастырём, где посуше. Кто-то стонал, кто-то, стиснув зубы, переносил боль молча, кто-то просил воды... Сёстры милосердия, склонившись, аккуратно разрезали ножницами напитанные кровью бешметы, шаровары или ноговицы, споро разматывали стираные бинты.

Со слабым скрипом приоткрылись высокие зелёные ворота, и на помощь им высыпали монашки в чёрном. Одни несли свисающие полосы белого полотна, другие — пышные буханки хлеба, третьи — медные чайники с закопчёнными боками...

Разослав ординарцев с приказом спешиться, занять околицу и отвести лошадей внутрь монастыря — под защиту стен, — Врангель кинул поводья Гаркуше и, разминая затёкшие ноги, направился к воротам.

Пробилось наконец солнце. Его косые лучи осветлили бледные запрокинутые лица раненых, ярко высветили красные кресты на сером брезенте подоспевших лазаретных линеек и позолотили кресты над куполами.

Затрезвонили колокола, сумбурно и радостно...

Шум боя в городе не стихал уже третий час.

В полдень ординарец доставил в Иоанно-Мариинский женский монастырь, где обосновался Врангель со штабом, донесение Бабиева: ворвался в самый город и захватил вокзал со стоящим там бронепоездом. Победно начав «во здравие», временно командующий 1-й бригадой безнадеясно закончил «за упокой»: без подкреплений не удержит, ибо патронов почти не осталось, а красные, засев в окрестных домах, дерутся отчаянно.

Врангель отправил ему в подмогу две сотни екатеринодарцев и 1-ю конно-горную батарею. На большее не решился: разведка обнаружила подтягивание крупных сил противника к монастырю, и неизвестно ещё, как всё обернётся, — не оказался бы Бабиев в мешке. Кто обязан помочь в сложившейся ситуации, так это Ставка.

Со станции Пелагиада по телеграфу ушло на Рыздвяную донесение Деникину: бригада генерала Бабиева ворвалась в Ставрополь и заняла вокзал. Донесение завершила сдержанная просьба прислать какие-нибудь части для закрепления достигнутого успеха.

Около 6 часов вечера, когда обстрел монастыря участился, пришла телеграмма, подписанная Романовским: в распоряжение Врангеля переданы 1-й Кубанский стрелковый полк из 1-й пехотной дивизии, а также инородческий дивизион и бронеавтомобиль «Верный» из 2-й дивизии, и все они уже спешат к монастырю.

Красные помощь получили раньше и, перейдя в атаку, после жестокого боя отбили у Бабиева вокзал. Городская электрическая станция из-за отсутствия угля бездействовала, но поднимавшаяся снизу темнота не помогла корниловцам и екатеринодарцам: к 7 часам пришлось спуститься в предместье. Одно утешило Врангеля: отступили почти к самому монастырю.

Нежданно-негаданно обрадовал Топорков: атаковав по собственной инициативе, продвинулся вплотную к Старому форштадту и овладел городским питомником.

Сведя воедино данные бригадных разведок, Соколовский цифрами показал: большевистское командование произвело перегруппировку и сосредоточило основные силы против левого фланга дивизии, ослабив те, что стоят против правого. Винтовочный, пулемётный и артиллерийский огонь, обрушившийся на монастырскую стену и купола храмов из черноты ближайших садов и улочек, был убедительнее всяких цифр.

Раз так, заключил Врангель, удачу следует искать на участке Топоркова. И всё, что можно, включая обещанные подкрепления — ежели они, конечно, подойдут, — кинуть туда. Не сколотить к рассвету ударную группу, не двинуть кулаком — столь удачно начатое дело обернётся задницей.

Чекотовскому, очень кстати донёсшему, что атаки противника на 3-ю дивизию прекратились, послал приказ: спешно и скрытно, прикрываясь лесом, перебросить 2-й Офицерский конный полк на левый фланг, где поступить в распоряжение Топоркова. После недолгих раздумий туда же и тем же маршрутом отправил от монастыря и 1-й Черноморский полк: казаки оборонялись стойко и, по всему, монастырь, и площадь удастся удержать силами двух полков, даже заметно поредевших.

Стойкость прибавляли казакам и три подводы с патронами, брошенные красными во дворе монастыря, и спокойствие за лошадей, укрытых за толстыми стенами, и несуетливая работа артиллеристов 2-й конно-горной батареи, установивших четыре трёхдюймовки на площади...

В 9 часов, когда перестрелка несколько утихла и игуменья Серафима, утром у самых ворот благословившая его иконой, пригласила Врангеля к ужину, подъехал бронеавтомобиль «Верный». Керосиново-калильный фонарь высветил на его бронированном боку, испещрённом пулевыми отметинами и перечерченном рядами заклёпок, большой круг национальных цветов. Ещё не выслушав рапорт командира — невысокого крепыша с орлиным носом, в фуражке с малиновой тульёй и кожаной куртке без погон, — он решил: не медля ехать к Топоркову. Чёрт с ними, с ужином и сном! Куда важнее лично разобраться в обстановке и поставить задачи ударной группе.

Сняв папаху и согнувшись в три погибели, еле втиснулся, придавив пулемётчика. В дороге припомнилось, с какой теплотой отзывался о бронеавтомобиле Дроздовский: весь поход прошёл от Ясс, не раз выручал, хотя и ломался часто...

Красные постреливали на шум мотора и свет фонарей, но доехать удалось без приключений.

Наружу выбрался с совершенно отбитыми плечами, локтями и коленками. От тряски и бензиновой вони подкатывала тошнота. Ветер стих, но заметно похолодало. Ставрополь поглотила темнота — ни зги не видать. Но в тишине, царящей на западной, возвышенной, окраине, он сразу расслышал гул боя, идущего где-то в степи на северо-востоке от города...