📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураО чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Илья Юрьевич Виницкий

О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Илья Юрьевич Виницкий

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 82 83 84 85 86 87 88 89 90 ... 125
Перейти на страницу:
в которой описывается некое инфернальное общество, внутри которого, как и в устном рассказе поэта, происходит убийство (ср. это описание с антуражем «Бродячей собаки» и трактиром 13 в хлебниковской пьесе):

Что вижу я?

Здесь общество собралось адское.

Огнём и серой пахнет здесь.

И шеи у вас какие-то пороховые,

и уши, и руки, ноги, и носы

и глаза. Вы все как в столбняке.

Уже зима который час стоит,

не вышло ль здесь убийства.

<…> Воззрясь на картину,

Грудецкий держал

в руке как картину

кровавый кинжал.

Ложилась на землю

и капала кровь,

вращалась земля

и планеты кружились.

Лежал на полу

Степанов-Песков

подобно орлу

без сапог и носков.

Все это позволяет говорить о том, что союз двенадцати участников, охваченных ужасом, вызванным исчезновением их тринадцатого друга, из рассказа Введенского, записанного со слов Липавской, представляет собой описание конкретного тайного дружеского сообщества ленинградских поэтов и философов, восходящего к «ученической компании школы им. Лентовской», продолжающего традицию модернистских артистических «инфернальных» союзов и травестирующего лондонский Клуб Тринадцати, осмеянный в мистическом детективе Честертона33.

Но кто был в этом круге Тринадцатым? Покойный Георг (умер в 1927 году), являвшийся, по словам Д. С. Лихачева, после смерти его ученикам «в воспоминаниях»? «Диктатор» Друскин? Липавский (автор «Исследования ужаса», датируемого началом 30-х годов)? Кто-то другой? Не знаем. Боимся просчитаться в выводе.

* * *

В заключение вернемся к пятничному (последний день земной жизни Христа) сюжету и отметим, что приводимые исследователем соседние с записью о несчастном корабле «фантастические рассуждения» Хармса о «плохом» числе 37 едва ли свидетельствует о собственных нумерологических экспериментах поэта. Скорее всего, истоки этого рассуждения имеют тот же теософский и оккультный (в данном случае апокалиптический) характер, что и другие записи о тайных законах бытия, дурных приметах, простодушных верованиях и путях достижения сверхсознания. Так, они очень близки к размышлениям мистика Алистера Кроули о числе 37, помноженном на 111 и ведущем к «числу зверя». Судьбоносное число 37 упоминается и в известной Хармсу старой книге Карла Эккартсгаузена «Наука о числах», популярной в теософских кругах начала XX века. То есть мы имеем здесь дело не просто с суевериями и индивидуальными нумерологическими выкладками Хармса, а с «фронтальным» усвоением (и испытанием) модернистской оккультно-мистической традиции, в центре которой находятся проблемы случая и рока (фатальные даты, дурное, ужасное время, судьба избранников), а также с характерной для поэта и его единомышленников игровой полемикой с позитивистским скептицизмом, воплощением которого был джентльменский Клуб Тринадцати эксцентричных борцов с предрассудками и приметами, согласными с чувствами «единственной души» литературно-мистической секты поздних обэриутов.

Лев Толстой и конец света, или Как встречать последние времена

Надо надеяться, что придет время, когда все дневники Толстого, все это великое духовное богатство, как одно стройное прекрасное целое, увидят свет и откровения их станут доступны человечеству.

В. Н. Срезневский. Отчет о командировках в Румянцевский музей для приведения в порядок и описи рукописей Л. Н. Толстого, пожертвованных музею гр. С. А. Толстой (1921)

И разве же не актуально звучат эти строки в наши апокалиптические времена?

Осия Сорока. Предисловие к пьесам Вильяма Шекспира (1990)

Сейчас многие стали говорить о конце света, так что я тоже о нем поговорю. Но в своем, филологическом (здесь эдиционно-текстологическом), ключе, если не возражаете.

Тетрадь Г

Готовясь к занятию о дневниках Льва Толстого для курса о «Войне и мире», я наткнулся в первом «дневниковом» томе знаменитого Юбилейного издания (М., 1937; редактор А. С. Петровский) на французское стихотворение о конце света, записанное будущим писателем в Ясной Поляне весной 1851 года (так называемая «Тетрадь Г.»). В тетради это стихотворение окружено французскими выписками из сочинений известного поэта и политического деятеля Альфонса де Ламартина и знаменитого сентиментального романа Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Виргиния» (почему-то в примечаниях местом действия последнего названа Америка, а не африканский остров Маврикий – Ile de France), связанными с рассуждениями Толстого о литературе для народа, о границах между прозой и стихами, социализме и морали, насилии над природой, древнеримской истории и ниспровержении дворянской аристократии, Робеспьере и смертной казни, ненужности наук, любви и смерти, самопожертвовании как «самой обидной форме эгоизма», радости материнства, несчастье и счастье людей добродетельных и тщеславных, уединении, боязни показаться смешным, неэффективном дидактизме и т. д. По сути дела, перед нами своеобразный синопсис толстовских размышлений на протяжении будущих десятилетий1.

В целом французские выписки-цитаты в ранних дневниках писателя выполняли роль эмоциональных ключей-девизов, выражавших и стимулировавших чувства, мысли и поступки молодого человека (похожую функцию такие «проективные» цитаты играли в дневниках ранних русских романтиков Андрея Тургенева и Василия Жуковского2). Так, первый дошедший до нас дневник 1847 года открывался французской цитатой из франклиновского моралистического «Альманаха бедного Ричарда» («Poor Richard’s Almanack»)3 и вводил одну из важнейших для Толстого в будущем тему тайной каузальности – поиск «причин поступков во взаимодействии внешних обстоятельств и внутреннего состояния»4. В дневнике 1851 года он цитирует высказывания римского философа Сенеки, английского романиста Стерна (по-французски), а также многословное рассуждение столь раздражавшей его впоследствии французской писательницы Жорж Санд (без указания ее имени) о невыразимости на письме живых и подвижных мыслей и чувств. Такие цитатные конспекты свидетельствуют не только о круге чтения молодого человека (в своей совокупности они представляют собой прообраз его будущих собраний афоризмов и сентенций), но и о жанровых и стилистических источниках его творчества.

Французское стихотворение, о котором пойдет речь, выделяется в «Тетради Г» своей шутливо-сатирической тональностью:

Quand la fin finale adviendra

Tout à rebours clopinera,

Lors celui-là deviendra riche

Qui plus sera sot, larron, chiche.

Tant moins aura-t-on l’honneur,

Tant plus sera-t-on grand seigneur.

Suffira d’avoir jeune hure,

Petite âme et large serrure.

Laides guenons, singes bottés

Comme patrons seront festés.

Ânes seront assis en chaire

Et les docteurs debout derrière.

В примечании к этому тексту приводится стихотворный перевод, выполненный участвовавшим в работе над томом старшим сыном писателя Сергеем Львовичем Толстым (1863–1947):

Когда наконец век последний придет,

Он все кверху дном повернет.

Кто алчен и скуп, неумен, плутоват,

Тот будет почтен и

1 ... 82 83 84 85 86 87 88 89 90 ... 125
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?