Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии - Юрий Маркович Нагибин

за собой. И кинулся с лестницы, как с горы… Даже тихого звука закрываемой двери оказалось достаточно, чтобы прогнать непрочный, тревожный сон Марии Васильевны. Она села на постели и прижала руку к больно забившемуся сердцу. Она сразу поняла, что Гущин ушел. Босиком, в одной рубашке, растрепанная и жалкая, она побежала в столовую.

Окно долго не поддавалось, как всегда бывает, когда торопишься, когда время не ждет. Но вот оно поддалось, в грудь Марье Васильевне пахнуло свежестью утра: ветром чужого счастья. Озабоченное, испуганное и напряженное выражение на ее лице сменилось другим: заинтересованным, жадным, растерянно-добрым. Незаметно для самой себя она помахала рукой в спину уходящему Гущину.

Гущин уходил все дальше и дальше, и она все сильнее тянулась из окна вслед человеку, с которым прожила лучшие годы жизни, так ничего в нем не поняв…

…Гущиным владело чувство бегуна, с полным запасом сил вышедшим на финишную прямую. Ладная одежда усиливала ощущение легкости, владевшее всем его существом. В душе его творилась музыка. Он шел по ранней, только что расцветающей, влажной от полива, гулкой улице, и ему казалось, что впереди возникают очертания Петропавловской крепости – неповторимый силуэт Ленинграда, от которого его отделяла дорога длиною в час. Он с такой нежностью пробуждал в себе образы Ленинграда, словно это Наташа специально для него построила город, перекинула мосты через Неву и Фонтанку, поставила Ростральные колонны, обнесла решеткой каждый парк, перебросила арки там, где дома мешали прорыву улиц к площадям Гущин шел и улыбался, и музыка, творившаяся в нем, звучала будто извне.

На перекрестке он сдержал шаг, чтобы кинуть последний взгляд на дом, где похоронено столько его дней и ночей. Эх, не оборачиваться бы ему, ведь скольких людей, если верить Библии и народным преданиям, погубил взгляд, брошенный назад!.. Но Гущин оглянулся. Он увидел знакомые стены, окна, и одно окно было распахнуто, из него далеко высунулась женщина и смотрела ему вслед. Он не узнал в первый момент своей жены, но затем в странном неестественном приближении, словно свершилось некое оптическое чудо, он увидел ее небрежное лицо с расширенными порами, погасшие глаза в морщинистых веках, никому не нужное, беззащитное лицо рано постаревшей женщины. Да, в ней ничего не осталось от Чистопрудной девчонки! И странно, ни злости, ни ожесточения не было в этом бледном лице; она смотрела сверху, а казалось – снизу, взглядом поверженного всадника, сбитой выстрелом птицы.

И этого Гущин не мог вынести. Он издал горлом какой-то странный глотательный звук и повернул назад. Он шел, и музыка умирала за его спиной. Его шаги гулко, жестко, мертво отдавались в пустоте улицы. Резко заскрипела в этой странной тишине дверь парадного и глухо захлопнулась за Гущиным.

Женщины уже не было видно в окне. Некоторое время слышались тяжелые, медленные шаги Гущина на лестнице, и настала тишина. Потом наверху захлопнулось окно.

Самый медленный поезд

(Ранней весной)

Литературный сценарий

Из здания почтамта, на ходу читая письмо, появляется высокий, седоголовый человек в плаще с поясом и прочных, на толстой подметке ботинках. Его толкают, он даже на замечает этого, так захватило его письмо.

Затем, дочитав, он прячет письмо в карман, быстро проходит к стоящему возле тротуара «Москвичу», садится и резко трогает с места.

«Москвич» несется по улицам со скоростью, явно превышающей орудовские правила. Мелькают красивые здания, скверы, памятники сегодняшнего весеннего Волгограда.

«Москвич» покинул пределы города, и теперь скорость его возросла до предела. Он обгоняет не только полуторки, и пятитонки, бензовозы и пикапы, но и «Волги», «ЗИЛы», ловко разминается со встречными машинами. Его водитель очень торопится…

«Москвич» с вынужденной медлительностью ковыляет по разрытой, изжеванной колесами самосвалов, тягачей и МАЗов строительной площадке в окрестностях города. Но вот водитель остановил машину, вылез наружу и сразу стал игралищем жестоких ветров, что свирепствуют веснами в низовьях Волги и неощутимы лишь в городах.

Боком наваливаясь на ветер, человек идет мимо экскаваторов, землечерпалок, мимо молодых парней и девушек, вгрызающихся в землю лопатами, кирками. Вот рядом с ним опорожнила тачку, груженную щебнем, рослая девушка в больших брезентовых рукавицах.

Распрямившись, девушка увидела человека. Ее миловидное, но жестко обветренное, с сухими обметанными губами лицо осветилось радостной улыбкой.

– Товарищ Сергеев!

– Здравствуйте, Наденька!.. Ну как, еще не обогнали «проклятого» Сенючкова?

– Обгонишь его при таком ветрище! – жалобно говорит девушка.

– Сенючков, видно, ветроустойчив? – шутит Сергеев.

Девушка смеется.

– Не знаете, где комсорг?

– Вон торчит! – Девушка показывает на торчащие из-под заглохшего тягача грязные сапоги.

– Остались от козлика рожки да ножки! – напевает Сергеев и вместе с Надей подходит к тягачу.

– Миша! – кричит Надя. – К тебе представитель прессы!

Комсорг вылезает из-под тягача, невысокий, крепкосбитый, симпатичный паренек в испачканном землей комбинезоне и кепке блином. Хочет поздороваться с Сергеевым, но сам первый отдергивает черную от гари и масла руку.

Вера дает ему рукавицу, теперь они могут обменяться рукопожатием.

– Зачастили вы к нам, товарищ Сергеев! – говорит комсорг.

– Ну как же – передовая стройка! – улыбается Сергеев. – Вот что, комсорг, у тебя работает Лена Стрелкова?

Лицо комсорга вытянулось.

– Значит, вы приехали за отрицательным материалом?..

– Там разберемся. Где мне ее найти?

– Да вот, – говорит комсорг и подводит удивленного Сергеева к траурной черной доске, на которой аршинными буквами начертано:

«ПОЗОР ДЕЗЕРТИРАМ СТРОЙКИ: ГАРРИ ОРЕШКИНУ, ВАРВАРЕ ОРЕШКИНОЙ-СВИСТУНОВОЙ, ЕЛЕНЕ СТРЕЛКОВОЙ».

Помрачневший взгляд Сергеева задерживается на последней фамилии.

– А ведь заклеймить – самое простое, комсорг, – говорит Сергеев.

– Я поседел из-за этой чертовой Ленки! – комсорг сорвал кепчонку со своих черных, как смоль, кудрей. – Тяжелейший случай, товарищ Сергеев: в мечтах – кубинская революция, на деле – от дождичка скисает!

– А тут еще подруга, мадам Орешкина, урожденная Свистунова, – вмешивается Надя и, явно подражая кому-то, противно гнусавит: – С романтикой не вышло, плюй на все и береги здоровье. Нас тут не поняли…

– Ладно, – жестко обрывает Сергеев, которому явно тяжело все это слушать. – А где она?..

…На этот вопрос он получает ответ от старушки-вахтерши женского общежития:

– Уехала, милок. Ты малость с ней разминулся…

Сергеев кидается в «Москвич» и яростно гонит его по ухабистой дороге в сторону шоссе…

На шоссе, уже в виду автобусной остановки, возникает одинокая девичья фигурка. Девушка идет медленно, то и дело перекладывая из руки в руку тяжелый чемодан. Машина поравнялась с девушкой. Приоткрыв дверь, Сергеев что-то говорит ей, видимо, предлагает подвезти. Та отрицательно качает головой, но потом, сдавшись, садится в машину. «Москвич» быстро удаляется к городу…

«Москвич» приближается к железнодорожному переезду, загроможденному товарняком, и пристраивается в хвосте машин.

– Теперь будем загорать, – говорит Сергеев и