Гугеноты - Владимир Москалев

А Лесдигьер тем временем отстал от поезда, незаметно свернул в первую же попавшуюся рощу, вплотную примыкавшую к дороге, и скрылся.

Часа через полтора поезд остановился: надо было напоить лошадей, да и самим немного размяться. Теперь, если бы даже и выслали погоню, Лесдигьера было уже не догнать. Поэтому всадник, заменивший его, снова занял свое место в отряде, сменив одежду на ту, что была у него раньше.

Королева-мать, выйдя из кареты, сразу же обнаружила пропажу и бросилась к Монморанси:

— Герцог, куда подевался ваш лейтенант? Маршал выразил недоумение:

— Мой лейтенант, Ваше Величество? Вы о ком?

— Я говорю о Лесдигьере.

— Ах, о нем… Его я отправил в Париж для выполнения важных поручений, связанных с прибытием королевского поезда.

— Мы что, прибываем в Париж завтра?

— Но ведь и он прибудет туда не завтра, Ваше Величество.

— Почему вы не предупредили меня?

— Потому что вы спали, государыня.

— Вы могли отправить его на первой же остановке, сейчас.

— Я побоялся, что вы наверняка не отпустили бы его.

— Что же в таком случае помешало бы вам послать другого?

— Поручение такого рода, а также и другое, которое я ему дал, может выполнить только господин Лесдигьер, Ваше Величество.

— А что это за второе поручение?

— О, оно личного плана, и мне не хотелось бы посвящать Ваше Величество в свои амурные дела.

— Вы обманываете меня, герцог. Берегитесь, вы играете с огнем!

— Государыня, я говорю вам чистую правду.

Екатерина нахмурилась. Второй уже раз подозрение ядовитой змеей закралось к ней в душу. И снова она поставила на карту искренность Монморанси, не веря в то, что он замышляет что-то недоброе против нее.

Путешествие тем временем продолжалось.

Вскоре были в Туре, одном из крупнейших портов на Луаре, торговом и промышленном центре, славящемся производством мануфактуры и оружия.

После Туры, Амбуаза и Блуа королеве-матери вздумалось повернуть на Мулен. Именно там она собиралась созвать ассамблею высшей знати королевства и попытаться окончательно примирить остававшиеся до сих пор враждебными между собой семейства Гизов, Монморанси и Шатильонов. И этим оправдывался столь неожиданный поворот.

Но по дороге Екатерина решила сделать еще один крюк. Ей пришла фантазия навестить Диану де Пуатье, герцогиню де Валантинуа, бывшую свою соперницу, любовницу ее мужа, жившую в замке Шомон на Луаре. Конде был прав, когда заверял Матиньона в том, что Екатерина Медичи не упустит возможности еще раз побольнее уколоть бывшую всесильную фаворитку Генриха II, — одним своим появлением дать ей понять, каких высот достигла она и в какую пропасть свалилась Диана.

Тонкий знаток женских душ, Конде криво усмехнулся, когда увидел, что они подъезжают к замку, в котором жила или, вернее, доживала свои последние дни женщина, которой подчинялся сам король, женщина, которая из кабинета своего дворца могла решать судьбы Франции и других государств, женщина, которую считали королевой и чьи приказания исполнялись так же, как и самого короля.

Замок Шамон был построен в живописной долине Луары в XV веке королем Людовиком XI. Вид его мрачен и зловещ; так и кажется, глядя на него, что его стерегут чудовищные монстры и драконы, изрыгающие пламя.

Замок несколько раз подвергался приступу неприятеля, но ни разу не был взят.

Однако внутри все эти угрюмость и страх, навеянные внешним видом замка, сразу же пропадали. Здесь были прекрасные сады, аллеи, цветники, фонтаны с водой, а архитектура построек, а также внутренняя облицовка стен указывали на резкий контраст между мрачным Средневековьем и изящным Возрождением.

Приезд огромного королевского поезда с придворными и дворцовой челядью вызвал большой переполох в замке. Никто не ожидал королевское семейство, и только хозяйка дома, казалось, нисколько не удивилась непрошеным гостям. Выйдя навстречу им в элегантном сером платье, украшенном драгоценностями, она со сдержанной, полной достоинства улыбкой оглядела все это сборище усталых, разодетых в разноцветные наряды людей, величаво поклонилась членам королевской семьи, приветливо кивнула зятю и раскрыла объятия дочери Диане. Придворные смотрели во все глаза на эту властную, порой жестокую женщину своего времени и вспоминали то, что они слышали о ней. Дамы приветствовали ее легкими реверансами, мужчины, восхищенные неувядающей красотой и манерой держать себя гордо и независимо, склонялись перед ней, срывая с голов шляпы.

Екатерина от досады закусила губу. На нее никто не смотрел, все взоры были устремлены на Диану де Пуатье, это красивую женщину, несмотря на ее шестьдесят шесть лет, эту некоронованную королеву Парижа времен Генриха II. Екатерина с опозданием поняла, что проигрывает во всех отношениях, как и прежде, этой вечно юной Диане, хотя была моложе ее на целых двадцать лет. Поэтому она не торопилась подняться на крыльцо и встать рядом с Дианой де Пуатье, которую всегда тайно ненавидела, которую она надеялась победить своей королевской властью, но оказалась побежденною сама. Ибо сила духа и страсти, читаемые на лице этой женщины, и властный вид ее яснее ясного говорили каждому, кто здесь настоящая королева. Не по праву рождения, а по красоте, по одному молчаливому воздействию своему на окружающих.

Пауза затягивалась. Медичи, чувствуя это, бледнела и все же не трогалась с места. Догадавшись о борьбе, происходившей в душе флорентийки, Диана пришла ей на помощь. Величественным жестом, указав на раскрытые двери дворца, она с улыбкой пригласила:

— Прошу вас, Ваше Величество.

Потом легкий наклон головы в сторону короля:

— И вас, сир. И к остальным:

— Прошу вас, господа, входите! Здесь вы у себя дома.

И, видя, как никто не решается первым переступить порог, грациозно вошла внутрь, подавая пример гостям.

— Богиня! — прошептал Матиньон на ухо Конде, когда они поднимались по ступенькам. — Когда она появилась, мне показалось, что солнце вспыхнуло ярче.

Конде так же негромко ответил ему:

— Если все тело этой римской Венеры так же прекрасно, как лицо, я бы с радостью затащил ее в постель, а потом разделил бы с нею трон, если бы к тому шло дело.

— Принц, вам завидовали бы все боги Олимпа!

— А я тут же попросил бы их низвергнуть молнию и испепелить в прах старую жирную флорентийскую свинью, ковыляющую за ней.

Оба рассмеялись, но тут же прикрыли рты ладонями, боясь привлечь к себе излишнее внимание. Впрочем, Конде тут же прибавил:

— Интересно, Матиньон, хорошее ли вино в доме этой богини? Если это так, клянусь рясой Кальвина — я женюсь на ней! Вот только напьюсь, как следует, и женюсь. А Франсуазу — к черту!