Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд

href="ch2.xhtml#id116" class="a">[95]. Над всеми возвышался Дэвид Фрост, плоский и не способный удивить, но прирожденный телевизионщик. Впрочем, привлекательность передачи скоро пошла на убыль, поскольку она, можно сказать, скатилась в пафос и самодовольство: остроумие сменилось бранью, а безвредное подшучивание – напыщенной язвительностью.

* * *

Тем временем журналист Джеффри Мурхаус в работе «Другая Англия» попытался исследовать и проанализировать современное положение страны в целом. Сочинение опубликовали в 1964 году как своего рода продолжение «Английского путешествия» Пристли, хотя тут больше подошел бы термин «исправление». Мурхаус начинает с упоминания статьи под названием «Условия жизни Севера». Ее автор, начальник службы общеобразовательной подготовки Лидса Джордж Тейлор, писал:

Можно справедливо утверждать, что ребенок в Северных графствах будет получать образование в старом антисанитарном здании, спроектированном так, что оно абсолютно не подходит для современного преподавания; учителей у него будет слишком мало, они, вероятно, будут неопытны, возможно – неквалифицированны и будут постоянно меняться… Если же он посещает среднюю школу для способных детей, то все его соученики будут, как и он, принадлежать к местной рабочей среде.

Мурхаус оспаривает предположение, что средняя школа для способных детей, так называемая «грамматическая», обслуживает рабочий класс. Эти школы изначально задумывались как площадки роста для энергичного рабочего класса, но каким-то образом произошел отказ от идеалов интеллектуальных усилий в пользу духа материальной выгоды. Далее он добавляет: «Я бы предположил, что одна из реалий современной Англии – это некий круг, периметр которого проходит в часе езды на быстрой электричке в час пик с главных лондонских вокзалов; страна за пределами этого круга – другая Англия». Иными словами, только «Домашние графства» (шесть окружающих столицу графств) формируют священную черту оседлости, внутри которой есть место благополучию и возможностям.

Мурхаус цитирует анонимную статью, написанную до мозга костей южным автором для одной общенациональной газеты в начале 1960-х; в ней отлично видно, в чем, собственно, проблема столичного сознания: «Недавно я ел мусаку в Болтоне[96], и она, хоть и была хороша на вкус, состояла из картошки; тут я вдруг осознал, что вне города не стоит рассчитывать на баклажаны». Юмор вышел неожиданно двойственным: с одной стороны, насмешка очевидно предназначалась северным территориям, с другой – внезапно обнаруживала неведение автора относительно рациона большинства лондонцев. Мурхаус считал, что настоящая разделительная черта проходит между окружающими Лондон графствами и всей остальной страной. Как бы сильно он ни любил родные ему регионы, он с радостью приветствовал бы бульдозер и шар-таран, сносящий всякое старье, и в этом проявлял себя как типичный интеллигент. «Мне тоже не нравится, что уходят эти [обычаи], потому что в них люди по-прежнему находят связь с корнями. Но если такую цену необходимо заплатить за то, чтобы сделать Ланкашир более чистым, менее ветхим и, в общем, более здоровым, тогда, боюсь, мне приходится выбирать сторону тех, кто готов заплатить ее». Рискнем предположить, что такой подход плохо принимается историей.

* * *

Лозунг 1950-х годов – «английский хлеб висит на Ланкаширском волоске»[97] – больше не соответствовал действительности. Большая часть хлопкопрядильных фабрик еще функционировала в начале 1960-х, но едва ли служила источником национального процветания. Тем не менее ткацкие станки продолжали отстукивать свой ритм; в третьем квартале 1963 года их насчитывалось 123 400. А вот Манчестер как культурная и политическая сила пребывал в спячке. В 1963 году США закрыли там свое консульство, а газета Manchester Guardian в 1959 стала просто Guardian.

Однако его средние грамматические школы по-прежнему лидировали в сфере доуниверситетского обучения, посрамив частные заведения. Город даже придумал собственный ответ на знаменитый лондонский смог – так называемую «полуденную тьму», феномен, когда Манчестер накрывал огромный полог из копоти.

39

Элвис бюджетно

Случалось, на поверхность всплывали старые религиозные разногласия. В начале 1960-х шотландская община, жаждущая сохранить Ливерпуль в качестве бастиона реформатской церкви и Консервативной партии, стенала в одном памфлете: «Папизм – величайший враг нашей гражданской и религиозной свободы, и если мы променяем эти бесценные привилегии на месиво социалистической похлебки, то мы и впрямь будем недостойны наследия, добытого для нас великими предками-протестантами». Однако подобные конфликты начали сходить на нет по мере сноса трущоб и строительства новых домов. Различные общины больше не жили обособленной жизнью. Людям разных конфессий пришлось договариваться.

Нельзя не упомянуть и футбольных фанатов – самый противоречивый ливерпульский экспорт, как выразился Мурхаус. «Ну и странные же это были люди, чужие, – писал он, – сквернословили они более бегло и часто, чем мы, и справляли нужду прямо на улицах Болтона, что очень плохо воспринималось в этом воздержанном городке». Клуб Cavern («Пещера») на Мэтью-стрит тоже вряд ли мог быть рекомендован кому-то, кроме узких специалистов. И все же он снискал известный престиж и даже своеобразное благоговение.

Вышибала на входе не рад незваным гостям. «Это место, – замечает он мягко, – становится чертовым святилищем». Так и есть. Возле входа – пацифики и еще какие-то грубо намалеванные символы. Уже на полпути вниз по крутой деревянной лестнице ты ощущаешь густой, сладкий, почти осязаемый воздух. В Cavern что-то около пары сотен юнцов зажаты в толпе под тройным низким сводчатым потолком, разделенные приземистыми арочными стенами… По стенам стекает конденсат. Похоже, никто даже не замечает острого дискомфорта окружающей обстановки.

Эта «зловонная, плохо вентилируемая дыра», как назвал клуб Мурхаус, оказалась довольно неожиданно «святилищем» того, что вскоре станет известно как «мерсийское звучание».

Хорошо засвидетельствованная, но ускользающая от понимания связь между преступностью и низким уровнем образования давно волновала все крупные партии. Отчет Роббинса о высшем образовании, опубликованный в октябре 1963 года, привел к расцвету новых университетов. Эти уже не были «краснокирпичными» – ни в буквальном, ни в переносном смысле. Эти строились из листового стекла. У них было много наград, но мало поклонников. А в своих требованиях к студентам они проявляли столько же строгости, сколько их предшественники. Вряд ли можно считать совпадением и то, что культовая телевикторина «Университетский вызов» вышла в эфир в 1963 году, когда строительство «стекляшек» достигло своего апогея, и то, что первым победителем шоу стал скромный Лестерский университет.

* * *

19 октября 1963 года пост премьер-министра занял сэр Алек Дуглас-Хьюм, к вящему огорчению сторонников Рэба Батлера, которые сочли, что ради какого-то знатного сухаря из Шотландии пострадал естественный преемник Макмиллана. Оппозиция, со своей стороны, пришла в восторг: самая внешность нового премьера входила в противоречие с их видением сияющей и энергичной нации. Однако пусть Дуглас-Хьюм имел мертвенный вид, был стар и оторван от реальности, он отличался скрупулезным умом, и в деле лечения общественных недугов ему сильно помогали учтивость и теплота – весьма редкие качества