История нового имени - Элена Ферранте

Сдалась она лишь тогда, когда заметила среди крикунов, от слов уже переходивших к делу, Антонио. Глаза и зубы у него сверкали металлическим блеском, но, в отличие от остальных, он ничего не кричал и, как показалось Лиле, был слишком сосредоточен на махании кулаками, чтобы заметить ее. Тем не менее вечер был испорчен. На обратном пути они с Нино немного повздорили из-за Пазолини. Можно было подумать, они побывали в двух разных местах и слушали двух разных людей. Но дело было не только в этом. В тот вечер Нино вдруг принялся с ностальгией вспоминать долгий период их тайных пьянящих встреч в магазине на пьяцца Мартири; одновременно он почувствовал в Лиле нечто такое, что вызвало в нем смутное беспокойство. От нее не укрылось его недовольство, и, чтобы избежать лишних трений, она не стала говорить ему, что узнала среди уличных бузотеров своего старого знакомца, сына Мелины.

Но уже на следующий вечер, когда Лила предложила Нино куда-нибудь пойти, он заупрямился и сказал, что ему надо заниматься, что было правдой, но потом добавил, что ему не нравится, как Лила ведет себя на людях.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты привлекаешь к себе слишком много внимания.

— То есть?

— Ты вслух отпускаешь комментарии, — принялся он перечислять ее грехи. — Если тебя просят быть потише, ты огрызаешься. Ты раздражаешь лекторов неуместными вопросами. Это неприлично. Так никто себя не ведет.

Лила и без него знала, что так никто себя не ведет, но думала, что теперь, когда она с Нино, ей многое позволено, в том числе сократить дистанцию между собой и известными людьми и говорить с ними на равных. Разве в магазине «Солара» она не вела с ними умные беседы? Разве не один из ее покупателей помог Нино напечатать статью в «Иль Маттино»? Так в чем же дело? «Ты слишком скромничаешь, — ответила она. — Ты не понимаешь, что стоишь больше их всех и добьешься в жизни большего, чем все они вместе взятые». С этими словами она его поцеловала.

Но в следующие вечера Нино под тем или иным предлогом уходил из дома один. Если он все же оставался и сидел за книгами, то без конца жаловался, что в квартире слишком шумно. Порой он начинал тяжко вздыхать, потому что надо было идти к отцу просить денег, зная, что тот будет донимать его вопросами типа: где ты живешь, чем занимаешься, что с учебой? Порой, когда Лила в очередной раз высказывала идею о связи предметов внешне далеких один от другого, он не восхищался, как раньше, а качал головой и раздражался.

Вскоре он окончательно впал в тоску. Приближались экзамены, он был к ним не готов, и, чтобы наверстать упущенное время, отказывался ложиться вместе с Лилой. «Уже поздно, спать пора», — говорила она и слышала в ответ: «Ты ложись, я сейчас». Он смотрел на силуэт ее тела под простыней и испытывал одновременно желание и страх. «У меня ни диплома, ни работы, — думал он, — если я не хочу испортить себе жизнь, мне надо сутки напролет заниматься, а вместо этого я торчу здесь с замужней женщиной, к тому же беременной, которую каждое утро рвет и которая отвлекает меня от учебы». Когда он узнал, что в «Иль Маттино» отвергли его статью, он ужасно расстроился. Лила утешала его и предлагала послать статью в другие издания.

— Завтра я кое-кому позвоню, — добавила она.

Она хотела связаться с журналистом, с которым познакомилась в магазине «Солара», и спросить, что не так со статьей.

— Никому не звони!

— Почему?

— Потому что этого подонка интересует не моя статья, а ты!

— Ничего подобного.

— Я знаю, что говорю! У меня от тебя одни неприятности!

— Что ты хочешь сказать?

— Зря я тебя послушался.

— А что я такого сделала?

— Ты сбила меня с мысли. Ты как та самая капля воды, капаешь, капаешь, капаешь на мозги, и, пока не будет по-твоему, не успокоишься.

— Эта статья — твоя идея. И писал ее ты.

— Вот именно. Спрашивается, зачем ты заставила меня четыре раза ее переписывать?

— Ты сам захотел ее переписать.

— Лина, давай договоримся. Реши уже, что тебе больше нравится — торговать обувью или колбасой, и займись этим, но только не лезь туда, где тебе не место, и не ломай мне жизнь.

Они прожили вместе двадцать три дня — на облаке, куда боги спрятали их от чужих глаз, чтобы никто не мешал им наслаждаться друг другом. Слова Нино больно ранили Лилу, и она тихо сказала:

— Уходи.

Он живо натянул на свитер пиджак и хлопнул дверью.

Лила села на кровать. Он вернется через десять минут, думала она. Он не взял ни книги, ни конспекты, даже бритву оставил. Потом она расплакалась: как она могла поверить, что сможет жить с ним, помогать ему? Это она во всем виновата: внушила ему свои мысли, потому что испытывала настоятельную потребность высказать их вслух. Это она испортила его статью.

Она легла в постель и стала ждать. Она прождала всю ночь, но Нино не вернулся. Он не вернулся ни на следующий день, ни через день. Он не вернулся никогда.

Все, о чем я здесь пишу, я узнала в разное время и от разных людей. Начну рассказ с Нино, который, сбежав из квартиры на Флегрейских Полях, отправился к родителям. Мать приняла его лучше, чем блудного сына. Зато с отцом они поругались уже через час, и у них опять едва не дошло до драки. Донато орал на диалекте, что Нино может жить хоть дома, хоть где угодно, но он не имеет права без предупреждения исчезать неизвестно куда, а потом являться и требовать денег, как будто это он их зарабатывает.

Нино заперся в своей комнате и долго думал. Ему хотелось побежать к Лиле, вымолить у нее прощение и сказать, как он ее любит, но, тщательно проанализировав ситуацию, он пришел к выводу, что попал в ловушку и что виноваты в этом не он и не она, а их непреодолимое влечение друг к другу. Ну вот, например, рассуждал он, сейчас я сгораю от желания быть с ней, целовать ее и нести ответственность за то, что с нами произошло, но в душе я понимаю, что все, что я сегодня в сердцах наговорил ей, — чистая правда: эта женщина не для меня, к тому же она беременна, и я боюсь того существа, которое зреет у нее в животе; вот почему мне ни в коем случае нельзя к ней возвращаться; надо пойти к Бруно, занять у него денег и уехать из Неаполя, как Элена.

Он думал всю ночь и весь следующий день, то порываясь бежать к Лиле, то холодно напоминая себе ее наивную бестактность, ее невежественные, но тонкие замечания, и то, с какой силой она навязывала ему свои мысли, казавшиеся прозрениями, но на самом деле рождавшиеся в ее голове совершенно случайно.

Вечером он позвонил Бруно и в полном смятении отправился к нему. Под проливным дождем он добежал до остановки и чуть ли не на ходу вскочил в нужный автобус. Но по пути вдруг передумал и вышел на пьяцца Гарибальди. Он сел в метро и поехал на Флегрейские Поля. Ему не терпелось увидеть Лилу; он мечтал, как обнимет ее и овладеет ею сразу же, с порога, прижав к стене у двери. Это было сейчас самым важным, а что делать дальше, он решит потом.