История нового имени - Элена Ферранте

На улице было темно. Нино быстро шагал под проливным дождем и не обратил внимания на черную фигуру, двигавшуюся ему навстречу. От тяжелого толчка он упал на землю. На него обрушился град пинков и ударов. Человек, который избивал его, повторял спокойным, лишенным выражения голосом:

— Оставь ее в покое. Не приходи к ней, не притрагивайся к ней. Ты все понял? Повтори: я больше никогда к ней не приду и никогда до нее не дотронусь. Говнюк! Ишь чего вздумал: уводить чужих женщин! Я сказал, повтори: я виноват, но больше к ней не приду!

Нино послушно повторял все, что от него требовал его мучитель, но тот продолжал его избивать. Нино потерял сознание — скорее от страха, чем от боли.

Нападение на Нино совершил Антонио, однако о том, что ему удалось разузнать, своему хозяину он не рассказал почти ничего. Микеле спросил его, нашел ли он сына Сарраторе, и тот ответил, что да, нашел. Микеле, заметно волнуясь, поинтересовался, привел ли его этот след к Лиле, и Антонио сказал, что нет. Где сейчас Лила, неизвестно, но единственное, в чем он абсолютно уверен, — это то, что сын Сарраторе не имеет к исчезновению синьоры Карраччи никакого отношения.

Разумеется, он лгал. Благодаря случаю он довольно легко нашел и Нино, и Лилу. Однажды вечером хозяин послал его отметелить коммунистов. Он уже хорошенько наподдал паре-тройке из них, когда увидел, как Лила и Нино торопливо уходят от места потасовки. Он проследил за ними, выяснил, где они живут, и понял, что они вместе. Он несколько дней наблюдал за ними, испытывая восхищение и зависть. Восхищался он Лилой. Как она могла бросить прекрасный дом, мужа, лавку, машину, обувной магазин и дружбу с Солара ради какого-то студента без гроша за душой и поселиться с ним в этой дыре? Потрясающая женщина, но вот вопрос — отчаянно смелая или ненормальная? Затем Антонио сосредоточился на зависти к Нино. Больше всего его угнетало, что этот тощий урод вскружил голову не только мне, но и Лиле. Да что в нем такого, чем он их берет, думал Антонио. Он размышлял об этом день и ночь. Эта навязчивая мысль не давала ему покоя и заставляла без конца ломать руки или сжимать ладони, словно в молитве. Наконец он решил, что должен освободить Лилу, даже если она пока меньше всего хочет, чтобы ее кто-нибудь освобождал. Ничего, говорил себе Антонио, людям часто нужно время, чтобы понять, что для них хорошо, а что плохо, и сделать для них, что они сами в данный момент сделать не в состоянии, и значит оказать им помощь. Нет, Микеле Солара не давал ему приказания бить сына Сарраторе, ведь самое главное Антонио от него скрыл. Он сам решил наказать Нино, чтобы он отвязался от Лилы, и она вернула себе все то, что так глупо потеряла. Откровенно говоря, ему очень хотелось проучить Нино, хотя бесил его не этот тонкокожий мешок с костями, а тот факт, что на него клевали самые лучшие девушки.

Признаюсь, что когда — гораздо позже — он все это мне рассказал, отчасти я его поняла. Он меня растрогал, и я погладила его по щеке: надо же, какие яростные чувства в нем бурлили. Антонио покраснел, смутился и в доказательство того, что он не зверь какой-нибудь, добавил: «Потом я же ему и помог». Он поднял сына Сарраторе с земли, довел до аптеки и, посадив возле входа, вернулся в квартал, чтобы поговорить с Паскуале и Энцо.

Эти двое согласились с ним встретиться, хоть и без особого восторга. Они больше не считали Антонио своим другом, особенно Паскуале, хоть он и был помолвлен с его сестрой Адой. Но Антонио это мало волновало; он вообще предпочитал делать вид, что враждебность к нему бывших приятелей за то, что он продался Солара, — это мелочь, не способная разрушить их дружбу. О Нино он не сказал ни слова, но сообщил, что нашел Лилу и что она нуждается в помощи.

— Какой еще помощи? — сердито спросил Паскуале.

— Ей надо помочь вернуться домой. Она не уехала к Ленучче, а живет в какой-то дыре на Флегрейских Полях.

— Одна?

— Да.

— Но как она там оказалась?

— Не знаю, я с ней не разговаривал.

— Почему?

— Потому что искал ее по приказу Микеле.

— Фашист!

— Да какой я фашист, я просто делаю свою работу.

— Отлично! А мы здесь при чем?

— Я не сказал Микеле, что нашел ее.

— И?

— Я не хочу потерять работу, мне деньги нужны. Если Микеле узнает, что я его обманул, он меня выгонит. Сходите вы к ней и приведите ее домой.

Паскуале снова обругал Антонио последними словами, но тот пропустил оскорбления мимо ушей. Он занервничал только после того, как будущий зять сказал, что Лила правильно сделала, бросив мужа и все остальное: если до нее дошло, что зря она вышла за Стефано и зря связалась с Солара и их магазином, то он будет последним человеком, который потащит ее назад.

— Ты что, хочешь, чтобы она пропадала в этой дыре? — недоверчиво спросил Антонио. — Одна-одинешенька, без гроша в кармане?

— А мы что, сами богатые? Она взрослая и знает что делает. Раз она так решила, нечего к ней лезть.

— Но ведь она-то всегда нам помогала!

При упоминании о деньгах, которые ему давала Лила, Паскуале стало стыдно. Он пробурчал что-то про богатых и бедных, про положение женщин в нашем квартале и за его пределами, а под конец сказал, что, если речь о деньгах, он готов с ней поделиться. Но его перебил Энцо, который до сих пор не проронил ни слова. Обращаясь к Антонио, он сказал:

— Давай адрес. Схожу узнаю, что она собирается делать.

Он и правда пошел к Лиле уже на следующий день. Доехал на метро до Флегрейских Полей, нашел улицу и дом.

Единственное, что я на тот момент знала про Энцо, — это то, что ему давно все надоело: надоели жалобы матери, надоели заботы о младших братьях и сестрах, надоела каморра, державшая под контролем овощной рынок, надоело ходить с тележкой и еле-еле сводить концы с концами, надоели разговоры Паскуале о коммунистах. Даже Кармен ему надоела. Но он всегда был замкнутым, и понять, что он за человек, было нелегко. От Кармен я знала, что он втайне от всех учится экстерном и хочет получить диплом техника. Та же Кармен рассказала мне — кажется, на Рождество, — что с тех самых пор, как весной он вернулся из армии, он поцеловал ее всего четыре раза.

— Может, он вообще не мужчина? — злобно добавила она.

У девчонок нашего квартала было принято говорить про парня, который не обращал на нас внимания, что он не мужчина. Энцо был мужчина или нет? Я ничего не понимала в некоторых темных аспектах мужской натуры, да и никто из нас не понимал, но каждый раз, когда поведение парня не соответствовало нашим ожиданиям, мы навешивали на него этот ярлык. Большинство мужчин — братья Солара, Паскуале, Антонио, Донато Сарраторе, даже Франко Мари, мой парень из университета, — не скрывали, что их тянет к женщинам. Это проявлялось у них по-разному: в агрессии или покорности, в небрежности или внимании, но, несомненно, проявлялось. Были и другие, такие как Альфонсо, Энцо или Нино. Эти вели себя отстраненно, словно между ними и женщинами существовала некая стена, и преодолеть ее следовало женщине. После армии принадлежность Энцо к этой последней категории стала еще очевидней: он не только не предпринимал ровным счетом ничего, чтобы понравиться женщинам, он не предпринимал ничего, чтобы понравиться хоть кому-нибудь. И так невысокий, он как будто еще ужался, превратившись в плотный сгусток энергии. На лице выступали туго обтянутые кожей скулы, походка стала механической — шагая, он перебирал ногами, но руки, шея, голова оставались неподвижными; даже его пышная светло-рыжая шевелюра казалась застывшей. Сообщив Паскуале и Антонио, что готов поговорить с Лилой, он не собирался с ними это обсуждать: сказал как отрезал. Добравшись до Флегрейских Полей, он не стал топтаться на месте. Нашел нужную улицу, дом и подъезд, поднялся по лестнице и решительно позвонил в дверь.