Хроники особого отдела - Александр Игнатьев

В результате, в конце 44-го, на свет появилась Таня. Простые немцы к тихой и трудолюбивой молодой женщине отнеслись, на удивление, хорошо. Но в 47-м кто-то донёс и её с ребёнком, без долгих разговоров, отправили в Советскую Россию. Матери не суждено было вернуться домой. Она безвестно сгинула где-то в лагерях. Но Тане повезло. Отчасти. Чудом оставшаяся в живых бабка молча приняла внучку… на этом здравый смысл был попран. Прошедшая всю войну, передовая большевичка, коммунист – бабка не смогла смириться с этим порождением грязной крови. На беду, Таня, из-за своей тоненькой хрупкой фигурки, была признана не просто дочерью предательницы, не просто немкой по крови, но самим воплощением буржуазной дряни, из которой «со всех сторон, торчала гнилая фашистская враждебная отсталость». Вся система ценностей уверенной поборницы пролетарского интернационализма отторгала Таню, и сдерживать своё большевистское негодование она не могла и не хотела. Ни во дворе, ни в школе никогда так не унижали девочку, как ежедневно это делала её родная бабка. Осознав, насколько, (по коммунистическим идеалам), «грязной» внучка является по рождению, женщина изо всех сил старалась «исправить» Таню, вырастить её воплощением крепкой советской работницы, старательной строительницы светлого будущего. Но, как бабка ни билась, получилась «крахмальная барышня», с густыми волосами, заплетёнными в две толстые косы.

Может, поэтому и закончилось всё так, как закончилось.

В семнадцать, завершив с отличием вечернюю школу, швея четвёртого разряда Татьяна Андреева Петракова, вернувшись домой, увидела на крыльце маленький чемодан и прикреплённую к нему записку: «Фашистке не место больше в моем доме. Я тебя вырастила».

Судьба пошутила с Таней повторно. Соседка, тётя Шура, дала адрес московской родственницы. Так она оказалась помощницей в доме у Марии Васильевны Будённой.

***

Усатого жизнерадостного маршала ещё при жизни Сталина вывели из состава ЦК КПСС. Весной 1960 года Будённый, возмущённый смешками в адрес молодой жены, на банкете с размаху засадил маршалу Тимошенко в глаз! Последний быстро нажаловался Хрущёву, который захотел «вытурить за пьянку» Семёна Михайловича из армии. На счастье, Мария Васильевна Будённая дружила с Ниной Петровной Хрущёвой. Они поговорили, и Хрущёв приказал маршалу написать «покаянное письмо», прояснить ситуацию.

Прояснили.

Прощённого маршала отправляют руководить ДОСААФ и даже разрешают построить персональную дачу в Баковке. Всю свою врождённую крестьянскую смекалку Будённый, с энтузиазмом, направляет на строительство. В результате, через год он перевозит семью на семь гектаров земли с лесами, фруктовыми садами, парниками и свинофермой.

К Хрущёву стройными рядами галок летят новые анонимки: «Будённый дожился до полного царства коммунизма…».

Но Хрущёв, увидевший от легендарного маршала революции полное подчинение и преклонение, уже не обращает внимания на подобные кляузы и даже, (в пику жалобщикам), дважды награждает Семёна Михайловича «Золотой звездой» Героя Советского Союза.

***

В парниках у Будённых были проведены трубы горячего отопления – и потому вся первая зелень вызревала уже в марте. Ян же сильно любил салат и молодую редиску, а потому Борис Евгеньевич, на регулярной основе, посещал сии закрома Родины. Как он высмотрел Таню – осталось страшной тайной Особого отдела, но, в одно прекрасное утро, она оказалась на пороге дома в Тропарево, «на смотринах». Эта удивительная история никогда бы не стала достоянием гласности, если бы не воспоминания Нины Будённой, записанные Мариной Васильевой: «Тихую и скромную Таню позвали работать няней к маленькой необычной девочке, куда-то в совершенно секретное место. Мы больше не слышали про неё, но где-то в девяностые, в одном из первых журналов VOGUE, появившихся в России, я увидела нашу Таню. Фото были с приёма в Виндзоре. Среди толпы, восхищающейся рыжими корги королевы, в первых рядах, стояла женщина в элегантном розовом платье. Я не могла ошибиться! Это была она, Таня. На руке опознавательным пятном чётко выделялся необычный треугольник от ожога, случайно полученного на нашей кухне…».

———————

1. Была основана в нынешнем названии в 1928 году католическим священником Хосемарией Эскривой. Ранее называлась «отделом знаний» при Pontifical Athenaeum Regina Apostolorum. Контролирует все «тайные» Учреждения Ватикана, в том числе, и Университет экзорцизма.

Глава 53

Глава 4. На грани третьей мировой

Часть 8

Папа Иоанн XXIII. 28 мая 1963 года.

Он лежал на своём смертном ложе и смотрел, как слева от него тянулся к яркому сине-розовому плафону потолка гладкий мраморный ионический столб ̶ его безликий охранник и сосед. Столб всегда вводил в искушение, своей нежной тонкой резьбой, в виде виноградных листьев, он напоминал о далёких зелёных виноградниках Сотто-иль-Монте. Это создание великих мастеров будто пыталось передать его больному телу видимость свободы.

Кровать, расположенная рядом с узким высоким окном, прикрытым наружными ставнями, несмотря на своё расположение, не давала больному возможности видеть солнце. Он знал, что ставни предназначены для обеспечения полумрака и прохлады.

Конечно, он мог бы распорядиться – и окно распахнуло бы свои глаза, но выдержка и покорность – эти неизбежные атрибуты монастырского воспитания – не позволяли сделать лишнего. Больной засыпал и просыпался в полумраке, не делая попыток доставить проблемы тем, кто обслуживает его уставшее тело.

Однажды он даже сделал важное открытие. Если пониже спуститься с подушек, то сквозь широкие щели в ставнях можно рассмотреть небольшой клочок синего неба и обелиск, созданный в Гелиополе для префекта города Корнелия Галла, который, спустя несколько десятилетий, Калигула, погрузив на платформу, привёз в Рим.

…Когда боль, рвущая его живот изнутри, немного отступала, он, прикрыв глаза, и, не давая присутствующим повода беспокоиться, начинал вспоминать события годичной давности.

Где?

В какой момент времени? Когда и как он мог ошибиться?

Его ведь предупреждали.

***

Апрель. 1962 год.

…Кардинал Сьяраконти не скрывал своего раздражения. Это не пристало священнику, но далеко не все письма приносят радость! А ещё меньше радует необходимость их озвучивать – в этих, менее всего предназначенных для озвучивания подобного текста, стенах. На его нервозном лице, с резко натянутой на скулах, почти пергаментной, кожей, меняя цвета, быстро перемещались красные, белые и, даже синеватые, пятна.

Не успев скрыть свой гнев под маской всегда целительной молитвы, он почти наткнулся на внезапно вошедшего Папу. Тот же, поспешив поинтересоваться его состоянием, САМ протянул руку к не предназначенному для лишних глаз письму. Более того, близоруко щурясь, позволил себе его прочесть!

Подобное вмешательство плеснуло масла в костёр кардинальского гнева. Гнева, тем более сильного, что проявлять его было нельзя.

– Учитывая догму в папской непогрешимости, – между тем, мягко улыбнулся Ронкалли, – ни у нас, ни у вас не может быть большей радости, чем созерцание