Хроники особого отдела - Александр Игнатьев

в ярко освещённое помещение, он слегка поморщился от режущего глаза света и, отодвинув подальше прикрытую прозрачным зелёным стеклянным колпаком лампу, негромко сказал:

– Доброе утро. Начнём, товарищи.

Голос прозвучал в каком-то полу утвердительном, (или, скорее… полу осуждающем?), тоне. С каким-то усилием, словно руководителю КГБ не хотелось начинать заседание.

В наступившей тишине почти вызывающе звякнула о стекло стакана ложка – это начальник Особого отдела энергично размешивал свой чай.

Владимир Ефимович строго посмотрел на него, и последний с тяжёлым вздохом отодвинул стакан в сторону.

– Мы собрались заслушать товарища полковника, – тихо продолжил Семичастный. – Поставлены серьёзные вопросы… впрочем, давайте вначале отчёт. Пожалуйста, Ян Геннадьевич.

Настольная лампа, призванная успокаивать присутствующих своим зелёным светом, странно увеличила накал и заблестела.

«Кота приволок, засранец», – внутренне содрогнулся Худояров.

Впрочем, на криминальные блики никто не обратил внимания. Ян встал. Подняв голову, он обвёл присутствующих пристальным взглядом. В кабинете стало прохладно и как-то… неуютно. Но долго начальник особого отдела не давил – улыбнулся и, обратив взор к портрету Ильича, с отеческим прищуром смотревшего на кабинет со стены, начал:

– Феликс Эдмундович лучше смотрелся… – присутствующие вздрогнули. – Суть доклада в следующем. Как все помнят, в сентябре прошлого года личный «переговорщик» Кеннеди господин Джон Маккой, вместе с женой и дочерью, одолжив купальный костюм, мирно плавал в Пицунде с Никитой Сергеевичем. Утром следующего дня наш с вами руководитель начал выражаться воинственно и грубо, назвав нагловатые предложения американцев ультиматумом. Как результат, возникла Берлинская стена, и мы, фактически, перерезали все коммуникации в Западном Берлине.

На сегодняшний день вопрос стоит таким образом: если Запад применит силу, будет термоядерная война. Возможно, у нас после этого останется кусок тайги, а в США пустыня Невада, но все господа союзники, как у нас, так и у них, будут уничтожены. Хрущёв решил, что лучший способ успокоить Америку – её запугать.

Ведущий ядерщик Сахаров позволил себе выступить за разоружение, и хотя он, безусловно, сунул свой нос в то, что его не касается, но, товарищи, надеюсь, нам всем хочется ещё немного пожить…

В связи с этим были предприняты некоторые действия.

Во-первых, если никто не забыл, (в том числе – с чьей помощью), то в 1959 году был успешно арестован полковник Пётр Попов, первый в советской военной разведке разоблачённый агент ЦРУ.

Во-вторых, сегодня я передаю вам материалы на полковника Пеньковского. Не стану вдаваться в подробности, однако уверен: необходимо на сегодняшний день продолжить аккуратно его вести и помочь товарищу передать ещё немного соответствующих данных о состоянии нашего стратегического наступательного вооружения, запланировав разоблачение не-товарища Пеньковского не ранее октября этого года…

Владимир Ефимович вздрогнул, услышав фамилию, и переспросил, посмотрев на Гришанова:

– Вы серьёзно?

Тот медленно встал из-за стола и, кивнув на лежащую на сукне папку, сообщил:

– Сотрудниками оперативно-технического управления была записана часть его разговоров с бизнесменом Гревилом Винном, проживающим в гостинице «Украина». И это, несмотря на включённые в ванной комнате краны и громко работающее радио…

– В дополнение, – смог произнести Рашид Ибрагимович. – При негласном обыске в квартире Пеньковского… – Ян улыбался, – были обнаружены тайники со средствами шифровки и дешифровки…

Он всё ещё улыбался. Грибанову показалось, что у начальника особого отдела сейчас треснут губы от усилий удержать эту улыбку…

– С противоположного берега Москвы-реки телескопической фототехникой мы смогли «снять» на плёнку приём радиопередач, – вставил Олег Михайлович.

– У меня складывается впечатление, товарищи, что вы ведёте себя, как школьники, хвастающиеся своими оценками. Это недостойно коммунистов, – услышали докладчики.

Сахаровский загрустил. Он, как руководитель внешней разведки, не мог сегодня похвастаться подобными успехами, наоборот.

И, конечно, Семичастный, крутивший в руках ручку, показал на него и попросил:

– Мы и Вас слушаем.

Так учитель в классе мгновенно вычисляет не подготовившего задание ученика. И безжалостно спрашивает. И смотрит, как аист на лягушку – склюнуть или дать попрыгать?.. Непривычные мысли. Непривычные чувства… и привычная уже злоба на этого… этого… разулыбался тут!

Сахаровский мрачно уткнулся в бумаги.

– У меня нет бравурного доклада. Восьмого марта вернулась, полностью провалив задание, группа особого отдела. Вместо внедрения были уничтожены крайне важные фигуры. Как результат: по-видимому, кризис, связанный с военным обострением, только усилится…

Он повернулся корпусом к Семичастному, точно ожидая от него немедленного решения. Но тот сидел, безучастно глядя в окно, постукивая кончиком ручки о гранёную стенку стакана. Как тот самый учитель, заранее уверенный в том, что не услышит ничего стоящего!

Сахаровский возмущённо передернул плечами:

– Я потребовал отстранения, однако, (как всегда), товарищ полковник, решил всё по-своему.

– Ну, не всем же, как Ваське Сталину, за длинный язык и водку грудную клетку ногами ломать… – голос Яна был ровен, но отчего-то в кабинете похолодало ещё сильней.

Присутствующие вздрогнули.

– Объяснитесь, – резко потребовал Владимир Ефимович.

– Так ваши же люди, – Ян мотнул головой в сторону начальника внешней разведки. – Ваши! Вчера его решили, наконец, схоронить. Умершего от «сердечной недостаточности», занесённой в грудную клетку. Кого бояться-то было?.. Ну, давайте, продолжим в том же духе: посадим ведущих сотрудников, которые, по сути, сумели ВДВОЁМ уничтожить клоаку в центре Европы. Между прочим, теперь им в Вену надо. Чтобы как-то Ватикан потом приструнить…

«И фиг кто-то его приструнит, если вы моих посадите!» – отчетливо послышалось за этой внешне спокойной фразой.

– Я за сотрудничество между управлениями, – уже без всякой улыбки проговорил начальник Особого отдела. – За разум. И не моя вина, что у Никиты Сергеевича кукуруза в голове. И ещё неизвестно, куда кривая выведет…

– В руках эмоции советую держать! – повысил голос Семичастный.

Фраза, равная государственной измене, вырвала его из сосредоточенного оцепенения. Он резко выключил блистающую изумрудом лампу, и все увидели, как с трудом сдерживает бушующую внутри бурю руководитель КГБ СССР.

Но Ян посмотрел прямо на него и строго продолжил.

– Надо укреплять обороноспособность страны? Кто бы спорил! Но допустить ядерный конфликт мы не можем ни при каких обстоятельствах! Сегодня… э-э-э… Никита Сергеевич «на коне», а потому предлагаю: немного успокоить руководителя и принять все необходимые меры, с целью погасить нарастающее напряжение. Думаю, что только объединённые наши усилия способны на сегодняшний день как-то оттянуть предстоящий кризис. Из всего вышесказанного вытекают два вопроса: подготовка к устранению Кеннеди и второй…

– Ян Геннадьевич… второй вопрос обсуждать преждевременно, – тихо и вполне миролюбиво произнёс Александр Михайлович.

Все вздохнули. Семичастный сделал несколько больших глотков, опустошив стакан,