Опальная красавица - Елена Арсеньева

– Дура я глупая! Про самое главное забыла! Помнишь, говорилты мне о женщине, которую встретил среди моря и огня? Помнишь?

– Ну? – холодно обронил Алексей, не желая сейчас никакихбудоражащих сердце воспоминаний, и на Лисонькины глаза от его тона навернулисьзлые слезы.

– Ну?! – вспыхнула она. – Ну?! Ладно, коли так! Поезжай сам!Сам гляди! Хотела предупредить тебя, чтоб не натворил бед с порога, чтобзадумался – да бог с тобой! Делай как знаешь!

И, заворотив коня, она погнала его прочь с той же быстротой,с какой только что пыталась догнать брата.

Алексей окликал ее, но напрасно. Посмотрел вслед, пожалплечами – и поехал дальше, в Любавино, повторяя самую, пожалуй, сакраментальнуюфразу во всей истории человеческой, вернее, мужской: «Черт ли поймет их, этихженщин!»

* * *

Как враждебно ни смотрел Алексей на Любавино, не понравитьсяему оно не могло. Привязав коня в рощице, примыкавшей к ограде, и оставаясьневидимым, он с интересом следил за жизнью усадьбы. Рабочая суматоха, царившаятам, вся, чудилось, подчинена воле невзрачного невысокого человека, стоявшегона крыльце. «Друг, любовник?» – мелькнула неприязненная мысль, но тут жеАлексей понял, что ошибался, – это управляющий графини: только управляющий могтак почтительно обнажить голову при виде амазонки, стремительно летевшей подороге.

Это было великолепное зрелище! Она тоже, как и Лисонька,сидела верхом, но уж ее золотисто-рыжий молоденький жеребчик никак не былтихоходом! Да еще она горячила коня каблуками и кричала во весь голос:

– Эй, Алтан! Эге-гей!

На полном ходу ворвавшись во двор, всадница вздыбила коня укрыльца, к неописуемому восторгу маленькой девочки, которую едва удерживала наруках высокая немолодая женщина с изуродованным лицом и черными яркими глазами,похожая на цыганку.

«Татьяна и Машенька», – отметил мельком Алексей, достаточноосведомленный об обитателях Любавина, и взор его приковался к амазонке.

Шляпа ее свалилась, растрепанные русые пряди закрывали лицо.Князь Измайлов уверял, что она красавица, но сейчас Алексей ничего не мог разглядеть,кроме стройного стана. Он пребывал в странной растерянности, не зная, какдействовать дальше. Следовало бы, наверное, показаться, попросить слугудоложить... но он почему-то растерял всю решимость, досадуя, что не послушалотца, предлагавшего уведомить Елизавету письмом или ему самому побывать здесьпрежде сына. Да, жаль, что пистолет Эрика фон Тауберта не дал возможностиЛисоньке приуготовить Елизавету к этой встрече. Сейчас Алексею почему-то нехотелось врываться в усадьбу, бросать гневные обвинения, требовать ответа... Аведь такая нерешительность была для него внове.

Он и не заметил, как спустились сумерки, как в доме зажглисьокна. Ну, если появляться, спохватился Алексей, то сейчас самое время, не топридется так и ночевать под забором или ни с чем ворочаться в Работки. Подошелк коню, уже ступил в стремя – и замер, услыхав неподалеку торопливые шаги.

– Улька! Ульянка! – звала какая-то девушка. – Ты здесь? Ну?

– Тут я, – отозвался сердитый голос. – Чего шумишь?

– Знаешь, Улька, – возбужденно проговорила первая девушка, –ты платочек свой забери от меня. Подарки твои мне без надобности. Не поведу ятебя к барыне, нет, не поведу!

– Чтой-то? – удивилась Улька. – Или ты, Наташка, беленыобъелась? Уговор дороже денег! Веди!

– Почему ночью, почему тайком? – сердилась Наташка. – Колитебе так уж надобно, остановила бы ее на дороге, когда она сломя головуносится, пала бы в ножки.

– Будет она из-за меня останавливаться! – усмехнулась Улька.– Нет, Наташка, одно мне спасение: пробраться к ней в опочивальню. Чтоб и ей, имне деваться было некуда.

– За что она на тебя так разгневана? Велика ли беда – вподоле принести! Ты, что ль, первая, ты последняя?

– Не в том закавыка, что принесла, а в том – откудова! –тихонько усмехнулась Улька. – Нет, Наташка, веди меня в дом! Платок себе оставьи еще бусы вот возьми. Да не думай, не деревянные, не рябиновые – настоящиекорольковые [61]. А теперь пошли. Пошли, ну!

Шаги и нерешительный ропот Наташки удалялись по направлениюк барскому дому.

Алексей покачал головой. Любопытный разговор он подслушал! Ичто-то подсказывало: если постоять тут еще, можно и продолжения дождаться. Ужбольно напориста эта Улька, в голосе которой звучала столь откровеннаянеприязнь к своей барыне, что лишь туповатая Наташка могла этого не заметить.

Какое-то неясное чувство, некое смутное опасение заставилоАлексея не трогаться с места.

Окна в доме гасли одно за другим. Теперь светилось лишь однона верхнем этаже. Порою какие-то неясные тени метались перед ним, и Алексей несомневался: это окно Елизаветы, и сейчас она спорит там с Улькою. Уж точно –спорит! Чем же окончится этот спор?..

Свеча вдруг погасла. Алексей, похлопав коня по шее, быстропошел к воротам, но приостановился. То же «нечто» подсказывало, что Улька врядли пройдет здесь: ворота заперты на ночь, а шуму ей поднимать наверняка нехочется. Скорее она будет уходить по берегу: он еще днем заметил там обходнуюдорогу.

Алексей побежал вдоль забора. Он и сам не понимал, какойпрок ему в выслеживании дерзкой девки, но подобную тревогу ощущал не раз ипрежде – в Сечи, в Сербии – и потом всегда благодарил бога за то, что слушалсясвоих предчувствий.

Остановился под берегом, слушая перешептывание волн, вдыхаясладкий, влажный запах ночи, – и вздрогнул: голос Ульки произнес, казалось, надсамым его ухом:

– Сюда, барыня. Так скорее дойдем. – И две тени скользнулимимо.

Барыня? То есть Елизавета? Куда, зачем пошла она ночью скрестьянской девкой, которая ее так откровенно ненавидит? Конечно, ревнивыеглаза далее орлиных глядят, но Алексей почти сразу отмел предположение, чтоУлька – обыкновенная сводня, устраивающая тайные свидания своей госпожи. Ужочень тревожно было на душе! Даже захотелось окликнуть Елизавету, но... хорошобы выглядел он сейчас! Ничего, лучше пока побыть в сторонке, последить заженщинами.

Он и предполагать, конечно, не мог, что это «немного»обернется несколькими часами пути! И с каждым шагом предощущение опасности внем росло, крепло – и в конце концов Алексей понял, что вещая душа не обманулаи на сей раз.

* * *