Когда нет прощения - Виктор Серж
Шрифт:
Интервал:
Дон Гамелиндо, передохнув, смиренно обратился Ноэми:
– Если сеньора захочет продать землю, никто не предложит цену лучше, чем я.
– Что вы говорите? – спросила Ноэми с каким-то испугом.
– Сеньора ничего не продает, – сказала донья Лус, распрямив худые плечи.
Дон Гамелиндо поцеловал руки обеим женщинам: странную белую и старую коричневую. Затем вскочил в седло, помахал всем сомбреро и поскакал прочь широким наметом… Землю, в конце концов, выставят на продажу! У меня есть время. Жизнь – это терпение, деньги – терпение, земля – терпение! Adios…
Браун уезжал в сумерках, час спустя. Харрис и Моника проводили его до дороги. Над прозрачным озером висел серп растущей луны. Харрис, проявляя сердечность, спросил:
– Вы вернетесь в Калаверас, мистер Браун? Вы сможете остановиться у нас… Это не так комфортабельно, как здесь, но…
– Нет, – вяло ответил Браун. – Впрочем, моя работа окончена.
– Восстанавливайте силы, сеньор… Adios, сеньор, – смущенно сказала Моника.
Браун завел мотор. Фары автомобиля без прикрас высвечивали адские нагромождения камней.
Харрис обнял нежную и сопротивляющуюся Монику. Серп луны дважды дрогнул, на небе и в воде. «Моника, – сказал Харрис глубоким, незнакомым голосом, – Моника!» Молодая женщина почувствовала, как никогда прежде, что он любит ее. Радость разлилась во всем ее существе. Она увидела его искаженные страданием черты. Приблизила к нему свое лицо, смутно различимое в сумерках, спокойное и страстное. «Если тебе хочется плакать, Харрис, поплачь… Тебе будет легче». Она почувствовала, как он посуровел. И усмехнулся: «Мне плакать? Что ты удумала?»
Послесловие
Неумолимость
I.
Вы часто испытываете страх? Где его место в вашей повседневности? Откуда он приходит? Легко ли с ним справляться? Удается ли?
На что вы надеетесь? Откуда надежда является? Куда девается? Часто ли сбывается? Как уживается со страхом?
Приходилось ли вам ощущать свое тело – члены, органы, кожу, лицо, мозг – системой множества деталей, связанных тысячами уз, омытой лимфой, оживленной кровью? И (как, возможно, порой вспоминается) – одаренной душой? Вы ощущаете себя? Свое я? Такое уязвимое. Так бесконечно любящее себя. И жаждущее жить.
А случалось ли видеть себя частью иной системы? Вот этого любимого – зависимой деталью агрегата, послушной действию других его узлов? И – движущей детали, вверенные ей. Подчиняясь импульсам, повинуясь приказам. Исходящим от силы, знающей, что вы живы и разумны. Но безразличной к этому. И решающей через вас свои – неведомые вам – задачи.
Доводилось ли вам служить? Служить радостно! Не благополучия ради, но общего великого дела для. С готовностью к жертве – до полного износа и сброса в утиль. Порой – под скорбный гул других деталей, сполохи искр и стон заклепок. Порой – под скрежет и вой их проклятий. А то и в молчании.
Чего боится деталь? К чему стремится? Каково это, осознать себя – ею? А ею – себя? И к чему ведет понимание, что великое дело – ложь? А система – служит вовсе не светлой цели, ради которой, а только самой себе.
Деталь подчинится? Восстанет? Или – отвалится, скроется, затаится вне системы, в дальнем углу, где есть только ее цель и ее дело?
Простите мне эти вопросы. Они здесь только потому, что я знаю: задают их себе и друг другу не все и нечасто. В том числе – в этой книге. Но те, кто задает и отвечает – ее главные герои. И среди них – автор. Виктор Серж – человек удивительной и суровой жизни. Ответивший на них. Своими книгами. И всей судьбой.
II.
Он был из тех, о ком революционеры-государственники устами Коссидьера говорят (как тот – о Бакунине): «на первый день революции – это сокровище, на второй его следовало бы без лишних слов расстрелять».
А революционеры-либертарии (не путаем с либертарианцами!) считают их сокровищем, пока целы.
Его настоящая фамилия – Кибальчич. Он – родня Николаю Кибальчичу, что ваял бомбы «Народной воли». Отец его, Лев – кавалергард и участник той же организации – избежав печальной судьбы соратников, бежит в Европу. И кочует по ней «в поисках хлеба насущного и хороших библиотек – между Лондоном, Парижем, Швейцарией и Бельгией».
Там-то в 1890 году и является на свет младенец Виктор.
Его мать – учительница Вера Подревская прививает ему любовь к литературе в «дешевых изданиях Шекспира и Толстого».
Повзрослев, юноша включается в политику, примыкая к Рабочей партии. Пишут и о его связях с эсерами. Оно и не странно. Ведь они наследуют идеям народников и методам «Народной воли», в которой состоял его отец.
Но вдохновляет Виктора великая мечта о воле и мире без власти. Ее прагматичный практицизм и высокий романтизм. Тогда «поэзия нам заменяла молитву, – напишет он в книге «От революции к тоталитаризму. Воспоминания революционера», – она вдохновляла нас, будучи созвучна нашей постоянной жажде возвышенного». Идеи анархии он воспевает под ником Le Rétif – Строптивый – в газете «Le Révolté» («Бунтарь»). Пишет и для французского издательства «L’Anarchie» («Анархия»), редактором которого становится.
Здесь, в редакции «L’Anarchie» знаменитый Жюль Бонно, прорвавшись сквозь кольцо полицейских после
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!