Пока ангелы спят - Анна и Сергей Литвиновы

Петренко, наши дни – 30 апреля, 18.15.

Каждое слово Козлова – психа? пророка? – подполковник слышал даже громче, чем если бы тот стоял с ним рядом.

«Фольксваген-Транспортер» с затененными стеклами, украшенный наклейками «Асе», «Tide» и «Blend-a-med» и оснащенный самой современной подслушивающей аппаратурой, припарковался на стоянке напротив комбината «Известия». Чуткий направленный микрофон был нацелен точно на собеседников у памятника. Петренко включил в фургоне громкую связь, и теперь они оба вместе с Варварой слышали исповедь господина Козлова. Магнитофоны исправно писали голос. Петренко сквозь деревья имел возможность лицезреть троицу. Те трое – Козлов и двое молодых, Данилов да Нарышкина, – стояли, практически не двигаясь с места (Козлов только раза три закуривал), возле ближней к фургону и дальней (если считать от Тверской) оконечности изогнутых полукругом лавочек. Временами Петренко подносил к глазам бинокль, напряженно всматривался через мешавшие ветви. Сличал лицо рассказчика с тем портретом, что он вывел на печать через минуту после того, как к нему ворвалась Варвара. Тот ли это Козлов, чье досье он открыл сегодня в фээсбэшной супер-ЭВМ? По его рассказу выходило, что тот. Но, может быть, некто иной присвоил себе его историю? Присвоил – неизвестно зачем и для чего – имя и биографию настоящего Козлова?

…Когда Варвара ворвалась в петренковский кабинет, она доложила ему, что взломала наконец все пароли электронного почтового ящика и – прочла!.. Прочла письмо от Данилова с приглашением о встрече!..

Они выехали немедленно. Надеялись захватить у Пушкина хотя бы его, Данилова, одного. Но на площади – какая удача! – оказался не только Данилов, но и ценный свидетель Нарышкина, и даже сам господин Козлов. Они стояли у памятника. Как нарочно, за полчаса они никуда не двинулись с места. Комконовцы поспели к памятнику в самый раз к моменту, когда Козлов начал свою исповедь.

Вскоре к площади стали подтягиваться другие вызванные подполковником оперативники. Один, в одежке сантехника (тот самый, что наносил визит запойному Шишигину), расположился на лавочках по другую сторону Пушкина и якобы расслабленно дул уже третью бутылку пива. Двое (те, что навещали на даче сценариста Беленького) заняли позицию в «Волге» на пересечении Страстного бульвара и Тверской. Наконец, Вася Буслаев с напарником припарковались у галереи «Актер», вне пределов видимости троицы (предосторожность нелишняя – и личность Буслаева, и его «опелек» Данилов, надо думать, помнил).

Все было готово, чтобы взять подозреваемых – одним ударом, разом, всех троих – но… Но Козлов развернул свою исповедь – и разве мог подполковник упустить момент, чтобы подслушать, как главное действующее лицо поет – на воле, безо всякого принуждения! Редкая удача!

Петренко вслушивался в каждое слово. Временами озирал подступы к площади в бинокль – нет ли чего угрожающего. Варвара откинулась в кресле, забросила косу за плечо, хмурилась и делала пометки в блокноте.

Иван Козлов. Наши дни.

Возвратясь в столицу, Козлов без всякого труда и необыкновенно задешево (в сравнении с парижскими ценами на жилье) снял двухкомнатную квартирку в панельной двенадцатиэтажке, что чудом затесалась в старый квартал напротив особняка «Литературной газеты». Его мысли были связаны с Даниловым: надо выйти с ним на связь. Так, чтобы не вспугнуть. И чтобы тот ничего не заподозрил. И согласился на Козлова работать… Как наладить с ним первый контакт? И проверить его способности? И установить доверительные отношения?

Задачу-минимум Иван Степанович в игре с Даниловым ставил следующую: установить, используя его дар, местонахождение украденных десяти миллионов долларов. Задача-максимум заключалась в том, чтобы… Нет, об этом он старался даже не думать – не сглазить бы, не спугнуть…

Еще во Франции, долгими ночами, под бессонный шум прибоя, Козлову пришла в голову мысль: что, если Данилов не один годится в экстрасенсы? Или в пророки? А еще точнее – в лжепророки?

Что такой человек должен явиться, и родом он будет непременно из России – в этом Козлов отчего-то нисколько не сомневался. В этом убеждали его и круглая дата наступающего года – конец тысячелетия; и то, что именно его Родина сравнительно с другими странами терпела в последние годы наибольшие испытания; и грядущая активность на Солнце… Он придет – но, может, он будет и не Даниловым?

Еще находясь дома, то есть на вилле на севере Франции, Козлов стал куда тщательнее следить за российской жизнью – главным образом за жизнью культурной, потому что был убежден: пророк не может явиться из пекарей, слесарей или плотников; творчество – это тоже род пророчества; перед тем как проявить себя целителем, кормчим, властелином мира, пророк должен показать себя как творец.

Картины художника Шишигина, писанные еще в семидесятых годах (и увиденные Козловым в одном из альбомов), предвосхищали, как показалось ему, российский раздрай, тщеславие и нищету, наступившие в девяностых. Козлов взял Шишигина на заметку. Также (за непоставленный, но напечатанный сценарий «Пенсия») попал в поле зрения Ивана Степановича сценарист Беленький.

Однако все-таки главные надежды Козлов возлагал на Данилова. Тот уже однажды, причем еще в столь юном, семнадцатилетнем, возрасте, продемонстрировал перед Иваном Степановичем свои таланты. Теперь Алексею было двадцать три – самое время. Самый возраст для того, чтобы последний на свете пророк (или самый мощный в мире экстрасенс) начал проявлять свои силы!

Появившись в российской столице, Козлов снова свел дружбу с господином Брюсом Маккагеном. Узнал, что Алексей Данилов по-прежнему трудится в его фирме. Точен, исполнителен, обаятелен. На него возлагают большие надежды, перед парнем, возможно, большое будущее…

Козлов проследил однажды Данилова от работы до его жилья – дома на Металлозаводской (тот ничего и не заметил – сказался опыт Ивана Степановича на гэбэшном поприще). Затем походил за ним пару-тройку дней. Парень ни о чем не подозревал. Вел обыкновенную жизнь молодого разгильдяя. Провинциала, дорвавшегося до столицы. Работал, выпивал, крутил романы, посещал переводческие и литературные семинары, посылал рассказики на всевозможные глупые рекламные конкурсы, ковырялся со своей старинной машиной… Никаких знамений. Ни малейших необычных способностей…

Раз так, надо подтолкнуть его, понял Козлов. И подтолкнуть через творчество. Ибо не бывает мощнее связи с высшими силами, чем та связь, что возникает во время писательского, художнического, актерского порыва…

Подходить к парнишке надо не в лоб, а ласково, аккуратно, рассудил Козлов. Шел январь, времени у него в запасе оставалось много. И тогда он придумал штуку с конкурсом и с объявлением. Объявление предназначалось для одного-единственного Данилова. Козлову не нужны были горы графоманских рукописей. Поэтому он на цветном принтере изготовил точную копию одного из разворотов «Молодежных вестей» за семнадцатое января. Не отличимую от оригинала ничуть – за исключением того, что на месте одной из заметок Козлов поместил объявление о якобы проводящемся писательском конкурсе. Затем он подложил этот псевдономер в почтовый ящик Данилова. Газета пришла тому с опозданием на день, не в понедельник, а во вторник – ну что ж, у почты случаются ошибки!