Лжепророк - Ричард Кнаак

Однако Инарий безмолвствовал, и это не на шутку встревожило Диомедова сына. Да, ангел-отступник пребывал в собственном, истинном облике, а стало быть, выразительностью лица похвастать не мог, но в эту минуту Ульдиссиан готов был поклясться: Инарий беззвучно смеется над смертным противником.

Уверенность в этом подхлестнула Ульдиссианову ярость. Сфера затрещала, за стенками шара сверкнула лазурью молния. Явно терзаемый болью, Инарий пал на колени… однако ощущение, будто ангел смеется, ничуть не ослабло.

Ульдиссиан покарал бы его дерзость еще раз, и еще, но тут земля задрожала снова, изрядно сильнее прежнего – насколько он мог судить, этот подземный толчок почувствовали в самом Кеджане и даже в местах куда более отдаленных. Однако, взглянув на Инария, сын Диомеда не заметил ничего подозрительного. Похоже, причина сему не в Пророке… а впрочем, причины сейчас неважны.

Рассудив так, Ульдиссиан сосредоточил волю на новом землетрясении и повелел ему завершиться.

Вместо этого дрожь усилилась более чем вдвое, а небо зловеще побагровело. Казалось, неспокойные тучи превратились в кипящую кровь.

Ульдиссиан взглянул на Инария снова.

– Что ты такое творишь? Сознавайся!

– Я? Я НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛ, – наконец-то нарушил молчание ангел.

Громадная трещина, разверзшаяся невдалеке, со стороны юга, петляя из стороны в сторону, неуклонно, неумолимо потянулась к столице. Еще одна трещина распахнулась по правую руку от Ульдиссиана…

А третья возникла близ эдиремов.

Ульдиссиан без раздумий направил в нее ток силы, веля земле сомкнуться, и от натуги едва не лишился сознания. Мало этого: пока он приходил в себя, дрожь становилась сильней и сильней, яростнее и яростнее. Чувствуя нарастающий страх соратников, он старался угомонить окружавшую их землю, как мог, однако земля упорно колыхалась вверх-вниз, трескалась, трескалась, рвалась на куски.

Под бешеный стук крови в висках Ульдиссиан вложил в наведение порядка всю волю до капельки, но снова добился в точности противоположного. На сей раз земля расступилась прямо под ним, и он едва-едва успел вовремя отскочить в сторону.

Еще миг, и все, что осталось от Собора Света, на глазах Диомедова сына кануло в недра земли. Вместе с руинами земля поглотила и сферу Инария. Падая в бездну, навстречу гибели, плененный ангел, все это время безмолвно, бездеятельно взиравший на Ульдиссиана, даже не шевельнулся.

Ошеломленный, Ульдиссиан замер, не зная, что тут еще предпринять. Санктуарий вокруг рассыпался на части, а он ничего не мог с этим поделать… и даже не понимал, в чем причина. Его потрясающей мощи хватило, чтоб без труда прогнать прочь воинства Небес и Преисподней, но вот какая-то страшная сила вознамерилась сделать то самое, чего он ожидал от их схватки. Однако, если дело не в Инарии, то в ком же? Великих магических сил, способных учинить все эти новые бедствия, Ульдиссиан нигде поблизости не чуял.

Превозмогая одолевающий его страх, Ульдиссиан продолжил борьбу с назревающим катаклизмом и накрыл очищающими чарами все сущее на Санктуарии. Порядок в своем мире он наведет. Наведет во что бы то ни стало.

Однако, к немалому его ужасу, луга на юге поднялись дыбом. Поднявшийся над землею холм вспух, точно громадный пузырь, и с неистовством, достойным вулкана, лопнул, разлетелся на части. Тучи в небе закружились стремительным водоворотом, и коловращение их положило начало смерчу колоссальной величины. Над джунглями, над столицей засверкали, потянулись к земле голубоватые молнии.

Только тут Ульдиссиан и сообразил: да это же он, он во всем виноват! Не Инарий, не сонмы Небесного Воинства, не кровожадные орды демонов из Преисподней…

В неминуемом уничтожении Санктуария виноват только он, Ульдиссиан уль-Диомед.

Теперь он понимал все. Сердце его забилось как бешеное, кровь застучала в ушах. Казалось, в его теле обитает не один – разом два человека. Один из этих двоих что было сил старался мыслить последовательно, искал цель и пути ее достижения.

Вторым же был глубинный, куда более примитивный Ульдиссиан, повидавший истребление родных и разорение не одного края. Поддавшийся искушению демонессы и из-за нее утративший веру во все, что ни возьми. Стремившийся только к покою и миру для всех живущих, однако на каждом шагу сталкивавшийся с предательством да обманом…

Сколько же раз он в недавнем прошлом позволял ярости затмевать разум? Сколь часто ходом событий управлял не сам Ульдиссиан, а его мощь? И вот она, вскормленная самыми низменными, первобытными из его чувств, одержав верх над разумом, обрушилась на Санктуарий – на мир, не пожелавший стать таким, каким Диомедов сын всей душою желал его видеть. Ну, а чего ожидать от бездумного, бесцельного выплеска магической мощи, кроме нового хаоса и разрушений?

Всякий раз, стремясь навести порядок, он по незнанию вскармливал, взращивал в душе страх, и досаду, и злость… все темные чувства до одного. Боролся с самим собой – и с каждой новой атакой проигрывал все безнадежнее.

Ульдиссиан замер. Как теперь быть? Спасая мир, он уже выпустил на свободу такие силы, что новая попытка вполне может покончить с ним вовсе… однако к тому же трагическому концу приведет и бездействие.

Он чувствовал: эдиремы ждут жуткой гибели. От Кеджана тоже повеяло ужасающей безысходностью: стремительно надвигающуюся беду заметили и в столице. Ужас охватил весь мир – и уроженцев джунглей, и асценийцев (так назывались Ульдиссиановы земляки), и жителей далеких-далеких стран. И люди, и звери готовились к неизбежному.

«Если б я только знал! – в отчаянии думал сын Диомеда. – Если б только послушал Мендельна и остальных, то мог бы с ней совладать, загнать поглубже да похоронить! Ну, а теперь…»

И тут Ульдиссиана осенила столь сумасбродная мысль, что он невольно вытаращил глаза. Все эти разрушения учинены его силой. Не чьей-нибудь – его собственной. Может, с ней еще можно хоть как-нибудь сладить? Тогда он бы…

Подгоняемый стремительным ходом событий, Ульдиссиан потянул выпущенное на волю назад, но сразу же обнаружил, что освобожденная мощь усилилась тысячекратно и даже более. Смешавшись с природными силами, его силы принадлежали Санктуарию в той же мере, что и ему самому. Пусть даже он сумеет вернуть назад все, что выпустил – этого уже не хватит, чтобы спасти хоть что-нибудь.

Однако пойти на попятную Ульдиссиан не мог. Исправить содеянное любой ценой – ничего иного для него в эту минуту не существовало. Он вберет все, сколько бы ни потребовалось. Другого выхода нет. Он должен, обязан…

Некогда, в прошлом, сын Диомеда задавался вопросом, как далеко простираются возможности дара эдиремов. Сейчас он молился о том, чтобы его возможностей, если им есть предел, хватило для завершения столь небывалого дела.

Собравшись с духом, поглубже вдохнув, Ульдиссиан повелел обезумевшим силам вернуться…

И не сумел сдержать крика под натиском первой волны: ведь жгла она жарче любого огня. Однако Ульдиссиан вспомнил о брате, и о Серентии, и об Ахилии, и обо всех, кто беззаветно верил в него, представил себе их лица и потребовал от разгулявшихся сил повиновения. Все прочее отодвинулось на второй план – и для ума, и для сердца.