Я не хочу остаться один - Дарья Аверад

Сейчас блондин шёл по тихой и практически безлюдной улице. Одна пожилая пара сидела на скамье, наблюдая за своими внуками. Малыши носились по детской площадке, играя в мяч. Но даже эти дети не издавали так много шума, что не могло не радовать Аято. Блондин плёлся домой после выполнения очередного заказа. В кармане деньги, а на душе вина. Сегодня он продал наркотики двум парням. Такимура не мог гарантировать то, что те были совершеннолетними, ведь внешне они ничем не отличались от обычных тинэйджеров. Это было иронично, учитывая то, что самому Аято ещё и восемнадцати не исполнилось. Но Такимура наркотики никогда не принимал, да и не собирается. И эти слова казались парню прекрасным аргументом того, что он имеет право осуждать подобный образ жизни среди молодёжи.

На улице уже стало заметно теплее. Небо больше не было таким серо-хмурым, а солнце заняло своё почётное место среди редких пушистых облаков. Аято шёл, смотря себе под ноги. Асфальт был немного раздроблен, и мелкие камушки чувствовались даже через подошву тряпичных кед. Воздух был таким свежим, что хотелось жадно глотать его вздохами. В голове блондина уже несколько дней крутилась одна песня. Он сохранил текст в своём телефоне и даже нашёл пару часов на студию, чтобы записать музыку. Аято знал, что во всех творческих делах лучше не откладывать работу. Но он хотел сделать сюрприз младшему. Ведь песня была посвящена ему. Нет. Это не было типичным сопливым признанием, вроде серенады, которую можно кричать под окнами. Но если бы Кен услышал слова, то он непременно бы понял посыл каждого вздоха и каждой ноты, каждой нажатой клавиши. И ради таких моментов Аято готов оттянуть время на написание музыки ещё на пару недель. Главное, чтобы сюрприз получился, иначе чувства уже не те будут. Размеренно шагая по улице со счастливой ухмылкой на лице, Такимура забылся в мыслях, абстрагируясь от всего внешнего мира. Ноги вели его домой скорее по инерции, ибо сознание в этот момент находилось совершенно в другом мире.

Внезапно, Аято услышал треск позади себя. Не успел блондин сориентироваться, как кто-то напрыгнул на него со спины, а глаза закрыли чужие ладони. Ещё секунда и Такимура бы врезал этому незнакомцу с локтя. Но тут послышался весёлый и задорный смех.

– Кен?! – испуганно развернулся он, видя перед собой согнувшегося в безудержном хохоте младшего.

– Ты так забвенно шёл, что даже не услышал, как я окликнул тебя. Мне пришлось принять меры, – игриво подмигнул Судзуки, всё ещё хихикая от своей удачной выходки.

– Действенно, – неловко выдохнул старший. – Почему ты здесь? – спокойно, но с заметными нотками негодования вопросил Аято.

“Боже, надеюсь, он не видел меня, когда я продал наркотики тем торчкам”

На благо Такимуры шатен выглядел слишком радостным для человека, заставшего своего парня врасплох. Глаза Кена так сияли, словно тот выиграл миллион в лотерее. А на его лице было столько ликования и счастья, что яркая улыбка доставала до кончиков ушей. Как же Аято скучал по этой щемящей радости. Судзуки, буквально, искрился.

Наконец-таки отсмеявшись вдоволь, Кен посмотрел на Такимуру, видя, что тот ожидает ответа на вопрос. Взяв ладони старшего в свои, кареглазый восторженно, словно произнося самую долгожданную новость, воскликнул:

– Я иду из университета. Меня приняли!

Аято потребовалась секунда на переваривание этих слов, после чего парень сгребает Судзуки в крепкие объятья. Наконец-то они оба могут вздохнуть спокойно. Кен справился, добился поставленной цели, он смог. Внутри Аято нескончаемые возгласы: «Да, да, да!». Он ликует, ведь поступление в университет являлось большой победой и открывало кучу возможностей.

Проходящие мимо люди, косо озирались на прижавшихся друг к другу парней, но тех в данный момент этот факт абсолютно не волновал. Всё-таки оторвавшись от Аято, Кен воодушевлённо предложил:

– Сегодня вечером мы идём в кафе. И это не обсуждается!

В ответ блондин лишь тепло улыбнулся. Спорить никто и не собирался.

По дороге к дому, Судзуки крепко сжал ладонь парня в своей. Старший чувствовал себя немного неловко, видя, как некоторые прохожие смотрят на них, словно на экспонаты в музее. Но никакого страха перед сплетнями или гласными осуждениями у него не было, да и не могло быть. Такимура ощущал уверенность своего парня, твёрдо шагающего рядом с ним. Кен был сравним со стеной, за которую можно спрятаться и знать, что ты в безопасности. Аято чувствовал эти волевые качества, он видел их в каждом движении младшего. И в этот момент в голове блондина мелькнула гордая мысль.

“Он будет прекрасным офицером”

***

В шесть часов вечера парни сидели за столиком в одном уютном кафе. Кен ел клубничное мороженое, пока Аято с задумчивым видом потягивал коктейль из трубочки. В мыслях блондин уже сочинял музыку для своей новой песни. Глядя на Кена, он слышал мелодии словно наяву. И все такие разные, переливающиеся целой палитрой красок, но одинаково яркие, неповторимые. Спустя пять минут Судзуки сказал, что ему нужно отлучиться в туалет. Кивнув младшему, Аято достал телефон и, воспользовавшись отсутствием Кена, начал записывать пришедшие на ум музыкальные идеи.

Пока Такимура вспоминал свои мысли, время продолжало идти. Так прошло пять минут. Затем десять, а после пятнадцать. Почувствовав что-то неладное, Аято незамедлительно поднялся из-за столика и направился прямиком в сторону уборной. С каждым шагом его сердце сжималось всё сильнее, а в груди нарастали тяжесть и беспокойство. Резко раскрыв дверь в мужской туалет, Аято замер в проёме, видя у стены Кена, встревоженно смотрящего в свой телефон. В доли секунды старший подбегает к парню и, хватая того за плечи, с не скрытым волнением спрашивает:

– Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

В ответ Кен прикусывает нижнюю губу и трясущейся рукой протягивает блондину свой телефон. На экране высвечивается сообщение от отца:

«Мать положили в больницу».

Аято раскрывает рот в полнейшем шоке. Он переводит взгляд на младшего, а на том лица нет, лишь гримаса ужасно виновная. У Кена чувство, словно грудную клетку прокололи тысячи игл, и сердце вот-вот разорвётся на части. Он не может, да и не хочет поверить в это. Кто угодно, но не его мама. Это неправда. Ложь. Господи, он никогда так сильно не желал, чтобы отец солгал ему. Лишь одно сообщение, а в голове миллион безответных вопросов. Что с мамой? Как давно её положили в больницу? Она в сознании? Ей становится лучше? Почему так вышло? И самое главное, из-за чего? Неужели, отец был прав, и Кен доигрался на их чувствах. Неужели, это шатен виновен в болезни матери?

Не дав младшему окончательно утонуть в самокопании и угрызениях совести, Аято сгрёб его в охапку, прижимая к своей груди, и прошептал, чтобы тот не надумывал себе лишнего. А Кен лишь жмётся ближе и слышит, как сердце блондина стучит в безумной лихорадке. Такимуре тоже страшно и запредельно злостно.

Но тут Судзуки отрывается от старшего и, как можно старательнее делая спокойный и твёрдый голос, заявляет: