Частная жизнь адмирала Нельсона - Кристофер Хибберт

После Ворчестера на пути Нельсона лежал Бирмингем, где его, как и повсюду, приветствовали толпы людей.

В тот же вечер, по свидетельству автора биографического двухтомника Джеймса Харрисона, «его светлость с друзьями, в сопровождении сотен людей, направился в театр. Зал оказался набит до предела, многим так и не удалось попасть внутрь. При появлении гостей оркестр сыграл «Правь, Британия». Выслушав в почтительном молчании гимн, аудитория разразилась шумными, долго не смолкавшими аплодисментами, приветствуя знаменитого героя Нила».

Вернувшись к себе в гостиницу буквально на плечах горожан, «при свете сотен сверкающих фонарей», гости с самого утра, отправились по местным фабрикам, производящим шпаги, пуговицы, пояса, кольца, оконные рамы, монеты и медали. Прошлись они, в частности, по производящей витражи мануфактуре мистера Эгертона, где их встретила группа красивых девушек в белом, щедро осыпавших Нельсона цветами.

Следующий день, начавшийся под звон колоколов, принес продолжение изматывающих экскурсий — мануфактура по производству плетей, хлыстов и т. д. мистера Раденхерста, огромный склад игрушек братьев Ричардс, булавочная мануфактура мистера Фипсона, музей мистера Биссета… Закончилось все посещением знаменитой благотворительной школы «Блу коут».

В театре актер, играющий роль Фальстафа в «Виндзорских проказницах», привел публику в полный восторг, когда, произнося реплику «Пред лучшим человеком я клянусь», повернулся к ложе, где сидели Нельсон и его спутники. Сын ирландца, театрального администратора, и сам в будущем драматический актер, а тогда девятилетний ученик школы Святого Павла Уильям Чарлз Макгрейди вспоминает — весть о прибытии Нельсона в Бирмингем распространилась по городу, как пламя, а когда стало известно, что он намерен посетить театр, ложи были забиты битком. Перед началом спектакля, продолжает Макгрейди, «мой отец ждал со свечами у входа в театр, дабы проводить через вестибюль всемирно известного зрителя… Я стоял рядом и отчетливо видел его бледное задумчивое лицо… пустой правый рукав, приколотый к груди, ордена… Печальное выражение, на редкость мягкий и звучный голос произвели на меня неизгладимое впечатление…

Когда в сопровождении леди Гамильтон и доктора Нельсона адмирал вошел в ложу, в зале раздался оглушительный рев, которому, казалось, конца не будет… Неудержимо смеясь, леди Гамильтон подняла руки и от души захлопала в ладоши, Нельсон же спокойно, все с тем же меланхолическим выражением лица, раскланивался во все стороны.

На следующий день отец зашел к его светлости в гостиницу поблагодарить за посещение театра. В холле Нельсона дожидалось несколько моряков. Каждого из них он, пробираясь к выходу, внимательно выслушал, нашел в ответ какие-то добрые слова, и, если не ошибаюсь, не только слова, но и разные вещицы на память».

За кратким осмотром Варвика последовала поездка в Альторп, к лорду Спенсеру, ушедшему из правительства вместе с Питтом. 5 сентября, в воскресенье, через шесть месяцев после отъезда (а рассчитывалась поездка на три) путешественники вернулись в Мертон-плейс.

Все прошло чудесно, говорила леди Гамильтон Александру Дэвисону, а миссис Мэчем писала: «Видели бы вы, как принимали нашего героя». Конечно, в отличие от мужа она и сама наслаждалась поездкой, ну а Нельсон получил прекрасную возможность убедиться, как любит его страна. Повсюду его приветствовали многолюдные толпы, радость людей была неподдельной. В его честь называли гостиницы, где он останавливался, — вывески менялись буквально сразу после его отъезда; новорожденных называли Горацио, лошадей с кличкой Лорд Нельсон встречал гром аплодисментов, едва они пересекали финишный створ; быков-призеров с той же кличкой с гордостью водили по кругу на сельских рынках. Трудно поверить, писала «Морнинг пост», но поездка Нельсона по городам и весям страны вызвала больший отклик, чем королевский визит. Нельсон и сам, чувствуя себя лучше, чем когда-либо с момента возвращения в Англию, испытывал необыкновенный душевный подъем. «Пусть кое-кто во власти и желал бы (меня) принизить, — писал он Александру Дэвисону, — общественная оценка, публичное выражение признательности за службу — достойная награда сама по себе». Сравнение получалось «явно не в пользу власть предержащих».

Бедная леди Г., как Вы понимаете, безутешна. Надеюсь, хотя и сомневаюсь, ее оставят в покое

По возвращении в Лондон Нельсону пришлось заняться своим финансовым положением, сильно пошатнувшимся в результате поездки — его половинная доля участия в расходах составила почти 250 фунтов. В письме премьер-министру он сравнивает собственные доходы с доходами других адмиралов, особенно упирая на то, что граф Сен-Винсен и лорд Дункан получают от казны более высокую пенсию, чем он. Здесь же Нельсон приводит следующую таблицу:

ПОСТОЯННЫЕ ДОХОДЫ И СОБСТВЕННОСТЬ ЛОРДА НЕЛЬСОНА

Государственная пенсия за победу на Ниле — 2000 фунтов

Морская пенсия за ампутированную руку и потерю глаза — 923 фунта

Половинный оклад вице-адмирала — 465 фунтов

Проценты по вкладам — 30 фунтов

Итого: 3418 фунтов

ПОСТОЯННЫЕ РАСХОДЫ ЛОРДА НЕЛЬСОНА

Леди Нельсон — 1800 фунтов

Проценты по долгам — 500 фунтов

Помощь вдове брата — 200 фунтов

Оплата обучения племянников и племянниц — 150 фунтов

Итого: 2650 фунтов

Таким образом, разница между ежегодными поступлениями и затратами выражается 768 фунтами — явно недостаточно для человека, чьи расходы только за первую неделю по возвращении из Уэльса составили 117 фунтов 8 шиллингов и 2,5 пенса, а счета за еду и напитки из Мертона зашкаливали за 50 фунтов в неделю. Значительная часть этой суммы приходилась поставщикам спиртного, привыкшим получать такие, примерно, заказы: «Двадцать дюжин бутылок вашего лучшего портвейна». И действительно, винные погреба Мертона ломились от запасов: годы спустя, когда дела леди Гамильтон совсем пришли в упадок, там по-прежнему хранились лучшие и редчайшие сорта вин на общую сумму в 2000 фунтов. Потом их выставил на продажу виноторговец, утверждавший, будто они стоили ему «кучу денег», а точнее, 2351 фунт 10 шиллингов 11 пенсов.

Недовольство жизнью, охватившее Нельсона вскоре после возвращения домой, выплеснулось в одном из писем Александру Дэвисону. «Лондон как будто совершенно опустел, — пишет он. — Здесь так жарко и так воняет — просто жить невозможно». Он признается, что с его стороны было чистейшим эгоизмом пытаться вытащить Дэвисона из Нортумберленда в Лондон, где тот имел дом на Сент-Джеймс-сквер. Но понять адмирала можно: ведь за одним только завтраком у Дэвисона узнаешь обо всех событиях «в большом мире», это «такое место, где можно встретиться с любым и каждым». «А ведь я так заброшен, — продолжает Нельсон, — о происходящем на свете почти ничего не знаю, разве что из газет».

Положим, тут он сильно преувеличивает. Конечно, почти никто из «великих», как он любил называть их, не навещал его ни в Мертоне, ни на Пиккадилли у Гамильтонов. Но зато сам он то и дело наведывался на Даунинг-стрит, 10, и в адмиралтейство. Да и в палате лордов, где Нельсон продолжал время от времени говорить с трибуны о международной политике и морских делах, его частенько видели. Так, однажды он выступил в поддержку предложения Сен-Винсена сформировать парламентскую комиссию, долженствующую навести порядок в распределении премиальных на флоте, в другом случае призывал к возобновлению военных действий против Франции, хотя, по его собственному утверждению, мир он ценил больше, чем кто-либо иной. Он всегда сражался за мир, говорил Нельсон, обращаясь к лордам, без мира он не мыслит счастливой жизни. Но мир, «купленный ценою бесчестья», ему не нужен. «Согласись, ведь в палате лордов он, право, говорит, как ангел, — вновь обращается леди Гамильтон к сестре Нельсона Кейт Мэчем. — Я люблю его, обожаю, да и как можно не обожать его достоинства, сердце его, ум, душу, мужество, принесшие ему заслуженную славу, счастье, честь»[49].