Лев пробуждается - Роберт Лоу

Бык взвыл, зажав ухо ладонью, и кровь брызнула у него между пальцев. Оборотился. Выражение свирепой боли и ярости на его лице вдруг стерлось, сменившись ошарашенным недоумением. А потом он рухнул, как мешок, и под головой у него начала расплываться лужа крови.

Воцарилось безмолвие, нарушаемое только порывистым дыханием. Брюс смотрел на Псаренка, сгорбившегося на четвереньках, дикого, как лесной зверь, сжимающего в кулачке окровавленный кинжал.

— Добрый удар, — сумел прохрипеть граф.

* * *

Вломившись в дверь палаты умирающих, Хэл и Сим узрели немую сцену, нарисованную масляно-желтым светом сального светильника и тенями, бешено заплясавшими на стенах от порыва ветра их вторжения.

Мелкотравчатый попик отвязывал Генри Сьентклера от кресла, а третья фигура стояла на коленях у кровати, поддерживая голову человека, булькавшего и хватавшего воздух ртом. Тот поднял к новоприбывшим лицо с недоумением и страхом.

— Сэр Генри! — возгласил Хэл, и государь Рослинский, сбросив последние веревки, шатко поднялся на ноги.

— Хэл, клянусь Ранами Господними, как же я рад тебя видеть!

— Мализ… — пророкотал Сим, ибо было очевидно, что его здесь нет.

— Удалился, и минуты не прошло, — сообщил сэр Генри, потирая запястья.

Хэл чертыхнулся, и Сим уже хотел было вылететь из дверей, когда навстречу ему ступил Брюс, следом за ним Псаренок, а уж за ним Киркпатрик, железной хваткой держа какого-то человечка, как терьер крысу.

— Мализ мимо вас не проходил?

— Нет.

Хэл поглядел на Сима, и тот, осклабившись, понесся охотиться за Белльжамбом. Подойдя к убогому одру, Брюс поглядел сверху вниз.

— Савояр? — спросил он, и Хэл кивнул.

— Так я и подозревал.

— Мализ заколол его, — скорбно сообщил священник. — Хотя ему все едино не жить… сие его дядюшка.

Человек у кровати встал, и Хэл увидел, что на нем изящная рубаха, запятнанная кровью племянника. Горе и отчаяние прочертили его лицо глубокими морщинами.

— Он еще жив? — спросил Брюс, опускаясь на колени и склоняясь к самому лицу умирающего. — Он пытается говорить…

Тот несколько раз открыл и закрыл рот; граф склонился ниже, едва не касаясь ухом его губ, и Хэл ощутил стыд за государя, столь одержимого желанием выведать секрет своего Камня, что отказывает умирающему в праве почить с миром.

Потом того стошнило остатками крови, вынесшими облатку Последнего Причастия, будто крохотную белую лодочку. Брюс подскочил, с отвращением утирая лицо, рябое от кровавых брызг. Дядя преклонил голову и колени, а священник монотонно повел молитву.

Моргнув раз-другой, Брюс устремился прочь, и Хэл последовал за ним. Киркпатрик, чувствуя, как онемела рука, сжимающая скукожившегося продавца индульгенций, решил убедиться, что это действительно савояр, которого они искали, а не какой-нибудь другой несчастный прокаженный.

— Манон де Фосиньи? — прохрипел он.

Выйдя из молитвенного забытья, дядя поднял голову и бережно отвел потную прядь волос, прилипшую к бледному лбу усопшего.

— Малахия, — произнес он, и Киркпатрик вздрогнул.

— Его звали Малахия де Фосиньи, — негромко продолжал дядя. — Он считал сие имя слишком еврейским для Англии, откуда иудеи изгнаны, и потому изменил его.

Во рту у Киркпатрика пересохло. Тряхнув головой, оруженосец отогнал эту мысль. Об этом лучше не поминать, подумал он.

* * *

Куцехвостый Хоб и Долговязый Тэм увязли в каком-то кошмаре. Они наткнулись на дверь, но та не поддалась, и они пахали по слякоти, пока не набрели на нужник в заднем дворе. «А где сральня, — прошипел Куцехвостый Долговязому Тэму на ухо, — там есть и дверца, абы до нее добраться».

Они нашли ее — вовсе черный прямоугольник на темном фоне — и открыли без особых хлопот. Осклабившись, Куцехвостый ступил внутрь; когда паче припрет, никому не нужны преграды на пути к опорожнению кишок.

Они вдвоем остановились в темноте какого-то просторного покоя — то ли залы, то ли трапезной. Воздух прямо сочился зловонием, а темнота открывала свое содержимое очень неохотно — плиты пола, смутные тени по обе стороны; устилающий пол тростник шелестел на каждом шагу.

Кровать со скамьей с торца. Еще одна. И еще с другой стороны.

Фигуры взмыли внезапно, люто, будто явленный кошмар.

— Ах вы, байстрюки! — проскрежетал голос, и Куцехвостый ощутил удар по руке. Потом по коленям. Услышал, как выругался Долговязый Тэм.

А потом увидел, что атаковало его. Безносые. Гниющие. Некоторые в намотанных на самые жуткие раны тряпках, некоторые прямиком с постелей, нагишом, с черными пятнами гнили на по-рыбьи белеющих во тьме животах.

Прокаженные, чье прикосновение — проклятье, чье дыхание — погибель.

Взвыв, как бешеный пес, Куцехвостый принялся отбиваться, в панике маша руками. Услышал вопли Долговязого Тэма, ощутил, как кулаки врезаются во что-то, чего он даже видеть не желал.

В дальнем конце вспыхнул огонь, очертив очумелую орду прокаженных, спальню которых Куцехвостый Хоб с Долговязым Тэмом разнесли вдребезги. Узрев свет, Куцехвостый устремился к нему навстречу, и рычавшая перед ним свора, словно по чудесному предстательству самого Христа, вдруг растаяла, как снег на согретой солнцем насыпи.

И тогда он увидел фигуру, несущуюся вперед с когтистым проблеском длинного стального клинка, размахивая им во тьме, как факелом.

Мализ понимал, что улизнул из палаты умирающих в последний момент. Прихватив свой плащ, он закинул суму на плечи, как только разнесся боевой клич Брюса, и устремился по коридору, очень удобно соединявшему палату умирающих со спальней прокаженных, из которой, как он знал, можно улизнуть наружу. Планы его полетели в тартарары — оставалось только бежать, и трясучий страх перед тем, что преследует по пятам, гнал его вперед.

Переполох внутри озадачил его, и он гвоздил скопище ножом налево и направо, пока оно не рассеялось, а затем ринулся вперед, пока противник не опомнился, чтобы наброситься с новой силой. И вдруг прямо перед собой узрел знакомое лицо одного из хердманстонцев и врезал в него другой рукой с визгом ужаса, потянувшимся за ударом, как огненный хвост.

Куцехвостый увидел удар в самый последний момент, сумел уклониться от худшего, но все равно схлопотал так, что только звезды из глаз брызнули.

Увидев, как его товарищ упал, Долговязый Тэм ринулся вперед, вырвавшись из хватки полудюжины рук. Перецепившись о пинающиеся ноги, с ревом приземлился на четвереньки, когда Мализ рванул вперед, свирепо лягнув его в рот, а потом принялся разить ножом вправо-влево, чтобы не подпустить прокаженных.

Последний взмах наугад пришелся как раз в тот миг, когда Долговязый Тэм только-только выпрямился, успев подивиться откровенному злосчастью такого совпадения и тому, что Господь настолько обошел его своей милостью. Лезвие задело горло лишь вскользь, заставив охнуть, но журчание крови, хлынувшей на грудь, открыло ему правду. Закатив глаза, он поглядел на потрясенное, мертвенно-бледное от страха лицо Мализа и капающую с кинжала кровь.